Разгром 1941 (На мирно спящих аэродромах...)

никто не спал), ждут боевого приказа. Разговор шифром предельно краток. Цели такие-то (кратким такой разговор мог быть только при том условии, что цели были заранее разведаны, изучены, маршруты первых ударов нанесены на карты. — М.С.) встреча с истребителями там-то…»(49)

Самого пристального внимания заслуживают два слова: «Вскрыть пакет».

Армия живет по уставам, приказам и инструкциям. В этом ее известная слабость (и основа многочисленных анекдотов про тупых солдафонов). В этом же и ее огромная сила — в критической ситуации командиру не надо тратить драгоценные минуты на долгие раздумья, надо просто четко выполнять то, что предписано. Необходимые в первые часы и дни действия были разработаны, согласованы и утверждены в документе под названием «План прикрытия мобилизации, сосредоточения и оперативного развертывания». Такие планы были разработаны в каждом округе, каждой армии, каждом корпусе и т. д. вплоть до полка. Запечатанный пакет («красный пакет») хранился в сейфе штаба каждого соединения Красной Армии. По получению сигнала боевой тревоги командиры всех уровней должны были вскрыть пакет и без долгих рассуждений делать, что там написано. Однако высшее руководство РККА (Тимошенко и Жуков, а фактически — Сталин), вместо короткого приказа из четырех слов: «ввести в действие план прикрытия» — в полночь 21 июня 1941 года отправили в приграничные округа длинное сочинение, вошедшее в историографию под названием «Директива №1».

Обсуждение и поиск сокровенного смысла этого сочинения продолжается уже более полувека. Одни утверждают, что главное в Директиве — требование «не поддаваться на провокации». Другие резонно возражают, указывая на фразу «встретить возможный удар немцев». Третьи справедливо указывают на неоднозначность выражения «встретить возможный удар». Как встретить? где встретить? на каких рубежах? какими силами? по каким планам? Фактически в роковой вечер 21 июня 1941 года высшее военно-политическое руководство СССР предложило своим подчиненным разгадать ребус. Разгадать в условиях жесточайшего дефицита времени и с весьма высокой вероятностью ареста и расстрела в случае неверного ответа. И все это — вместо простого, короткого и ясного приказа о введении в действие плана прикрытия.

Тайна сия велика есть. До тех пор, пока соответствующие документы высшего руководства страны надежно спрятаны в недоступных для независимых историков ведомственных архивах, убедительной разгадки «тайны 21 июня» нет, и не будет. Высказано множество предположений. Свое мнение я в развернутом виде изложил в книге «23 июня: „день М“». (152) Не отвлекаясь более на обсуждение сложных военно-политических вопросов, обратимся к рассмотрению реальных фактов.

Решение о введении в действие плана прикрытия принималось разновременно, неорганизованно, с оглядкой на возможные «последствия». И тем не менее в ряде округов, соединений и частей «красные пакеты» были вскрыты ДО первых выстрелов на границе. В контексте данной главы нас прежде всего интересует ситуация в Западном ОВО, авиация которого понесла самые большие потери от «внезапного удара по аэродромам». Большое число документов свидетельствуют о том, что в ЗапОВО соответствующие приказы были отданы и получены.

В Журнале боевых действий (ЖБД) Западного фронта записано:

«Около часа ночи 22 июня из Москвы была поучена шифровка с приказанием о немедленном приведении войск в боевую готовность на случай ожидающегося сутра нападения Германии.

Примерно в 2 часа—2 часа 30 минут (здесь и далее выделено мной. — М.С.) аналогичное приказание было сделано шифром армиям, частям укрепленных районов предписывалось немедленно занять укрепленные районы. По сигналу «Гроза» (интересное совпадение с названием книги И. Бунича. — М.С.) вводился с действие «Красный пакет», содержащий в себе план прикрытия госграницы…» (10, стр. 8)

Указанное время (2 ч. — 2 ч. 30 мин) подтверждается и в документах частей и соединений войск округа. Так, в уже упомянутом выше докладе командира 7-й тд Борзилова читаем:

«… 22 июня в 2 часа был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием «красного пакета». Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога и в 4 ч. 30 мин. части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой тревоге…»

Этот доклад полностью подтверждается и воспоминаниями командира 10 CАД Белова:

«…Около 2 часа ночи 22 июня даю сигнал «Боевая тревога». Он передается по телефону, дублируется по радио. Через несколько минут получено подтверждение от трехполков о получении сигнала и его исполнении. Из 74 ШАП подтверждения получения этого сигнала не было (ага! вот они, немецкие диверсанты, перерезавшие все провода на всем фронте. — М.С.) Полковник Бондаренко вылетел в 74 ШАП на самолете По-2 (и в самом деле — как можно «лишить связи» авиадивизию, самолеты которой сами по себе являются прекрасным средством связи. — М.С.) в 3 часа ночи и по прибытии объявил боевую тревогу…»

Никто не спал в ту роковую ночь и в понесшей самые большие потери 9 САД, что подтверждается уникальными свидетельствами очевидца. В.И. Олимпиев, 1922 года рождения, один из очень немногих призывников 1940 года, кому посчастливилось дожить до Победы. В Белостоке сержант Олимпиев служил командиром отделения телефонистов штаба 9 САД. Вот почему, несмотря на столь скромное звание, видел и знал Всеволод Иванович довольно много. В своих мемуарах (размещенные на интернет-сайте «Я помню») он пишет:

«…Вернувшись с дежурства в казарму поздно вечером 21 июня 1941 г. с увольнительной на воскресенье в кармане, я уже задремал, когда сквозь сон услышал громкую команду — «в ружье». Взглянул на часы — около двух ночи. Боевая тревога нас не удивила, так как ожидались очередные войсковые учения… Почти рассвело, когда наш спецгрузовик, предназначенный для размотки и намотки кабеля, достиг военного аэродрома на окраине города. Все было тихо. Бросились в глаза замаскированные в капонирах вдоль летного поля 37-мм зенитные орудия (а сколько было причитаний по поводу отсутствия зениток на аэродромах ЗапОВО. — М.С), вооруженные карабинами расчеты которых были в касках…» (125)

Насколько типичной была указанная картина для всех остальных частей ВВС Западного округа/фронта? Вопрос сложный. Командующий фронтом генерал армии Д.Г. Павлов (расстрелянный ровно через месяц после начала войны) в своих показаниях на следствии дал такой ответ: «Копец (командующий ВВС ЗапОВО. — М.С.) и его заместитель Таюрский доложили мне, что авиация приведена в боевую готовность полностью и рассредоточена на аэродромах в соответствии с приказом наркома обороны». (67)

Да, были в ту странную ночь и другие ситуации, другие действия и бездействие. В любом случае, на многих аэродромах боевая тревога была объявлена хотя бы за час ДО нападения противника. И уже одно это обстоятельство радикально отличает события 22 июня 1941 года от 5 июня 1967 года или Пёрл- Харбора.

Много ли это — час времени? Что можно было успеть сделать за такое время? Вопрос резонный, а ответить на него очень просто — достаточно внимательно перечитать уставные нормы: «В Военно-воздушных силах на летний период (зимой сроки были больше. — М.С.) для полков истребительной авиации устанавливались сроки полной готовности от 25 до 30 мин, бомбардировочной до 1 ч 30 мин. Сроки боевой готовности дежурных подразделений ПВО составляли 5—10 мин, части в целом — 2—4 часа».(3)

Стоит, наверное, пояснить и то, что означает постоянно встречающееся в докладах и приказах выражение «дежурное звено»:

«При дежурстве на аэродромах для истребителей было установлено три степени боевой готовности: № 1, 2 и 3.