словно ты в соседней комнате и вот-вот войдешь: сейчас я услышу твой голос — и я забываю… о фронте, этом проклятом фронте, который я ненавижу, как ненавижу всю войну, но в то же время ищу приключения, эти бессмысленные приключения…»
У Йепа отпуск.
Он сидит в загородном домике в Кладове у рояля и импровизирует.
Он очень хорошо играет. Я люблю его слушать.
Теперь мы все живем в загородном доме. Моей городской квартиры больше не существует. Сохранился лишь остов. Лохмотья штор беспомощно рвутся в проемы вырванных с корнем окон, в которых когда-то были стекла.
Когда падали бомбы, никого из нас не было дома.
Йеп продолжает импровизировать. Он в цивильной одежде. Всегда, когда бывает здесь, он вешает форму в шкаф.
Йеп улыбается мне. Сейчас он похож на большого, счастливого юношу. «Какой он, когда в небе Англии нажимает на гашетку пулемета?..»
Я не знаю, почему эта мысль приходит именно сейчас. И я не хочу перебивать его игру. Тем не менее спрашиваю:
— Зачем ты это делаешь?
Он сразу понимает, перестает играть и, словно в поисках совета, поднимает плечи:
— Я не хочу этого. Но все же в конце концов мы все в ответе. Отговорок не существует. Или все-таки есть? «Судьбоносная борьба»… «отечество в опасности»… «долг»… «не щадя сил»… «готовность к жертве»… но это говорят другие. Все это не так.
— А как же?
— Это подъем духа, бессмысленный или вполне осознанный, кто может судить об этом, — старт, взлет, отрыв от противника, атака в свободном пространстве… это всегда приключение, приключение с неизвестным… это опасность — мы ищем ее, провоцируем, преодолеваем или погибаем от нее… Смысл? Разум? Разум отключается. Это как наркотик — как и у других… — Йеп смотрит на меня и задумчиво повторяет: — Совершенно определенно, как и у других.
— У кого — других?
— У «томми».
Йеп проигрывает новый мотив и говорит как бы между прочим:
— Там, наверху, никто из нас не думает о Гитлере.
Он продолжает играть, словно и не было этого разговора. В середине одной из парафраз неожиданно добавляет:
— А смерть, моя душа, душенька… это смерть, физическая смерть, не более того, наши же души — не умирают…
На Рождество у Йепа снова несколько дней отпуска. Он собирается быть в Берлине уже 23 декабря.
Йеп еще будет мне телеграфировать, чтобы я встретила его. В ночь перед этим он снится мне. Он лежит на большом, усеянном цветами лугу, будто бы мирно спит. Вдруг Йеп как-то странно медленно поднимается. Я пугаюсь. Тонкий ручеек крови пересекает его лоб и левый висок. Он торопливо срывает несколько цветков, протягивает их мне вместе с медальоном и тихо восклицает: «Олинка…»
Я просыпаюсь.
Наступает 23 декабря. Йеп не телеграфирует. Я рассказываю матери о своем сне. Она успокаивает меня и более чем когда-либо уверена: раз я видела смерть Йепа во сне, он выживет в этой войне!
Ефрейтор из истребительного полка Йепа — берлинец, с выговором, который невозможно спутать ни с каким другим. Во второй половине дня он стоит перед нашей дверью и несколько смущенно спрашивает, нельзя ли ему переговорить со мной.
Я прошу его войти. Он ставит багаж — багаж Йепа.
На несколько секунд меня охватывает надежда. Йеп послал вперед ефрейтора со своими вещами. Правда, такое впервые… и почему он не телеграфировал?.. Что-то должно было ему помешать. «Он послал ефрейтора вперед, — пытаюсь я убедить себя, — а сам остался купить какие-то мелочи в городе, скоро приедет и, радуясь, возьмет меня за руки».
Ефрейтор украдкой рассматривает мебель в комнате, уклоняется от моего взгляда. Чтобы скрыть смущение, небрежно бормочет:
— Честно, я все представлял себе по-другому.
— Что вы представляли себе по-другому?
— Ну вообще… — Он доверчиво смотрит на меня: — И вас тоже, госпожа!
Я от всего сердца смеюсь:
— И вы теперь сильно разочарованы?
— Не, — расплывается он, — в натуре вы еще лучше, чем в киношке.
Я продолжаю смеяться и в глубине души ликую: это радующее сердце нахальство… этот берлинский мальчишка не может принести дурную весть… он бы говорил иначе, если бы…
Я окончательно отгоняю свои сомнения. Скоро появится и Йеп.
Ефрейтор умолкает, смущенно мнется и потом медленно говорит:
— Черт, да, — господин капитан…
Он сглатывает, неожиданно достает письмо из кармана и без слов протягивает его мне.
Я вскрываю его.
Мне пишет командир полка Йепа.
Йеп мертв.
Отдых от войны
Прага теперь — Мекка для всех киношников. На нее не падают бомбы. «Злата Прага» не утратила своего блеска; и в гастрономическом отношении она предлагает удовольствия, которых в рейхе для простых смертных уже давно не существует. Короче: Прага — отдых от войны.
Мы снимаем «Храм Венеры» с Вилли Биргелем, Эрикой фон Тельман, Хубертом фон Мейеринком.
Мы живем в отеле «Алкрон», а вокруг нас увиваются торговцы с черного рынка. Можем покупать прелестные вещички и контрабандой переправлять их нашим близким в Берлин. Райские деньки…
С нами в отеле живет Оскар Сима, записной остряк, но патологический скупердяй. В один прекрасный вечер мы решаем проучить его.
Из своего маленького имения с виноградниками и конюшнями, расположенного на чешско- австрийской границе, он получает все, что душе угодно. С нескрываемым удовольствием он хвастается домашними колбасами и прочими сельскими припасами, в то же время бесхитростно подчеркивая:
— Дети мои, вам известен мой принцип: я скупердяй и никогда ни с кем не делюсь, разве только с Олинкой (это он обо мне) половинкой яблочка, да и то потому, что я уже давно безответно влюблен в нее, так что не держите на меня зла!..
Мы знаем, что в имении Оскара сломался электрический бойлер. Даже на черном рынке ему не удается найти запчасти. Он в отчаянии и настойчиво упрашивает меня поискать в Берлине недостающую деталь, как только я поеду туда на несколько дней. Я обещаю ему, хотя дело кажется безнадежным. Однако Сима не отступает.
Однажды хозяин отеля удивляет нас приятной новостью. Он получил огромный окорок по-пражски, который хочет подать нам вечером в отдельной комнате со всеми полагающимися специями. Праздник- обжираловка… Нас десятеро. От жаркого вскоре остается только одна кость.
Оскар Сима в это время в своем имении. Рудольф Пракк, насытившись, как и все мы, в благодушном настроении вспоминает о нашем намерении проучить Симу за скаредность. Он уже придумал, как это сделать. Мы велим выварить кость, полностью отчистить, затем посылаем ее дорогому Оскару наложенным платежом вместо запчасти к бойлеру. До этого каждый из нас «увековечивает» себя на ней собственным
