правительства, развелась с Кардашем в 1994 году, проживает в Москве, замужем вторым браком с 1995 года).
«Вот как…» – разочарованно протянул Левицкий. Версия вендетты таяла буквально на глазах. Мстить за убитого зятя, к тому же находившегося в разводе с его дочерью, тестю было бы теперь затруднительно. Да, у бывших родственников имелись общие дела. Несмотря на развод, видимо, сохранились неплохие отношения в бизнесе, но этого было явно недостаточно, чтобы спустя восемь лет вдруг слать угрожающие письма и давить машиной жену предполагаемого убийцы – тем более, делать это из Америки. Теща, вообще, была не в курсе; первая жена – далеко и ни при чем. Оставалась вторая жена. К моменту смерти Кардаша она была снова замужем. Нетрудно было ее себе представить: избалованная дамочка, столичная штучка. Такие не мстят.
По просьбе Левицкого, отдел Григорьева изучил не только эту радиоактивную историю, но и вообще все, что могло связывать нынешнего депутата с его бывшей крышей. Ничего найти не удалось.
– Сережа… – Левицкий нажал кнопку на телефоне, услышал чей-то смех, потом григорьевский бас. Григорьев что-то жевал. – Проверь на всякий случай эту Фатееву Ирину. Секретаршу. Она ведь тоже умерла от лейкемии. Может, там брат, отец? Поклонник?
– Сделаем, – согласился Григорьев. В отделе снова засмеялись. Левицкий отложил дело в сторону, почесал бритый затылок.
Лежала на столе и другая папка: то, что удалось собрать на Балитоеву Ашхен Степановну, тоже получившую письмо с угрозами и мышьяком. Врач-стоматолог, мать-одиночка, тридцати четырех лет.
Пожалуй, эта женщина единственная из всех не захотела придумывать более-менее правдоподобное объяснение для текста письма. Добродушная полноватая армянка только руками всплеснула, увидев белый порошок: «Я сразу подумала, что это мышьяк! Я ведь стоматолог – мы с ним раньше работали». Сразу сбежались все родственники – половина из них проживает в том же доме, маме-сердечнице стало плохо. После непродолжительного семейного совета было решено вызвать милицию.
На вопросы милиционера Балитоева отвечала твердо: «Это терроризм! Как в новостях показывают!» Врагов у Ашхен Степановны не было. Правда, один из родственников (никто из них до приезда милиции не ушел, наоборот – примчались еще какие-то братья и сестры) осторожно предположил, что так мог пошутить Альбертик, семилетний сын Балитоевой, но на него все сразу зашикали. Еще кто-то вспомнил мужа Ашхен Степановны – Артура. Родня помрачнела и насупилась. Тема была неприятная. Артур считался бешеным. Его невероятная ревность настолько измучила жену, что та пошла на крайнюю меру – развод, и никто ее даже не осудил, хотя Артур был непьющий, заботливый, хорошо зарабатывающий.
Если бы письмо было одно, за эту версию можно было бы и ухватиться. Следователь, проводивший допрос Балитоевой, за полчаса работы услышал массу историй об этом самом Артуре. Этот неведомый администратор автомойки крушил машины, рискнувшие подвезти Ашхен Степановну до дома, и разбивал дорогие стоматологические устройства (а потом целый год подрабатывал мойщиком, чтобы возместить ущерб). Родня стояла горой за своих, но тут и армянское терпение лопнуло: такие истории сыпались одна за другой.
Муж Балитоевой надоел и Левицкому. Полковник изо всей силы захлопнул папку и еще ударил по ней ладонью. Сначала ему показалось, что начинается грипп – отсюда тянущая ломота во всем теле, но потом он понял: это раздражение затапливает его изнутри. Голову резко сдавило, плечи стали тяжелыми. Он не любил, когда что-то было непонятно.
Зазвонил телефон.
– Я у проходной! – весело сообщила Анюта. Из трубки повеяло жизнью: запели автомобильные гудки, зашуршали шины.
Они сегодня собрались в кино.
Левицкий знал, что на его роман начальство смотрит косо. Более того, он был с начальством согласен. Человек, порвавший семейные связи, может запросто порвать любые другие. Был у него один случай, о котором теперь было неприятно вспоминать. Один из сотрудников завел роман на стороне. Правда, там все было громче: брошенная жена подняла такой шум, что даже старые специалисты, помнившие еще времена парткомов, диву давались. Но уволили того сотрудника именно потому, что Левицкий сказал: «Это плохой признак, понимаете? Человек пошел вразнос».
Теперь он сам пошел вразнос… Анюта как-то сказала ему, что твердо верит в Божье наказание. Оно не обязательно бывает суровым, но даже его мягкость подчас ранит совесть настолько, что потом трудно дышать. Воспоминания об уволенном сотруднике теперь казались ему таким наказанием: мягким, легким, невыносимым…
Он прошел мимо вахты, застегиваясь на ходу, протиснулся в машину, поцеловал Анюту, радостно вдыхая запах ее волос. В кино ему не хотелось – лучше бы дома посидели. Но хотелось сделать ей приятное.
– А у меня для тебя такие новости! – возбужденно сказала Анюта, отталкивая его лицо. – Ну перестань! Ты колючий! Ну дай сказать-то!
– Что? – он неохотно отодвинулся. Глаза стали обиженными.
– Я ведь брата Ледовских нашла! И разговаривала с ним!
Левицкий мрачно посмотрел на нее. Анютина активность стала его раздражать. Впрочем, сегодня его раздражало все.
– Это просто умопомрачительно – то, что я узнала! Письма с угрозами писала эта самая Ольга! Слова о змее означают браслет! И еще! На эту Ольгу кто-то мог собирать компромат! Для того чтобы завладеть деньгами! Какими – я пока не выяснила. Вот!
– Знаешь, – сказал Левицкий, – если бы такое возбуждение я наблюдал в минуты нашей интимной близости, то счастливее меня не было бы человека. Твоя энергия идет не по тому руслу… Как это называется у психологов? Сублимация?
Разве плохо, когда человек чем-то увлечен? – обиженно спросила она. – Почему, вообще, увлеченность стала считаться дурным тоном? Вот и у меня на работе так же: начинаю спорить об абортах, все говорят: «Ну что ты горячишься?»
А зачем ты споришь об абортах? – подозрительно спросил он. – Что тут спорить-то? Никаких абортов! Ты от меня ничего не скрываешь?
– Ой, ну перестань! – Анюта зло отпихнула его руку. – Эта тему я принимаю близко к сердцу. Как тысячи других тем! Терроризма, например, смены правительства! Почему я не имею права говорить об этом увлеченно? Мне говорят, что это провинциальное качество. Что надо обо всем говорить с усмешкой и бесстрастно. Почему?!
– Со мной можешь говорить страстно. Особенно в постели. Я разрешаю.
– Спасибо! Ты хочешь сказать, что в моментах нашей интимной близости тебя что-то не устраивает?
– В общем-то, да… – немного поразмышляв, согласился он. – Меня не устраивает их маленькое количество. И еще то, что от них не рождаются дети.
– Ишь ты! – удивилась Анюта, внимательно глядя на него. – Какое у тебя сегодня настроение… Лирическое…
– Ты прости, – Левицкий огорченно взял ее за руку. – Я сегодня такой раздраженный… Ничего не клеится.
– Ну, так я о том же! Я раздобыла тебе потрясающие факты! После них все склеится!
– А тебе не показалось, что этот Григорий Ледовских – обыкновенный болтун? На каждый вопрос у него есть ответ. По-моему, правдив он был как раз на допросе у следователя. И только!
– Не понимаю! – она огорченно всплеснула руками. – Что за упрямство! Ты не принимаешь раздобытые мною факты только потому, что они раздобыты мною! Мною! Человеком, который не имеет никаких причин лгать тебе!
– Все не так! – он мягко улыбнулся, погладил ее по плечу. – Я не принимаю раздобытые тобой факты только потому, что ты не профессионал. Ты не можешь уловить суть этого расследования.
– И в чем она?
– А в том, что по отдельности каждый из этих шести случаев может иметь очень убедительные объяснения. У профессора Мордовских есть сын, который мечтает разменять родительскую квартиру. Этот
