прекрасных парков, но и те были неухожены и старомодны. В них хорошо смотрелись бы полные министерские жены в крепдешиновых платьях, но никак не современные дамочки в джинсах и лосинах.
Жестокое убийство молодой и, скорее всего, приезжей женщины всколыхнуло Лазурное. Местное телевидение немедленно дало информацию в эфир, очевидцев просили откликнуться. Это было недальновидно: городок жил за счет курортников, в большинстве санаториев показывали местный канал, и немногочисленные отдыхающие в очередной раз скривились — отдых на Родине не давал настоящего покоя.
Через два дня личность убитой была установлена. Однако не благодаря телевидению. Хозяйка одного из частных домов на другом конце города, встревоженная тем, что заплатившая вперед квартирантка не появляется уже неделю, обратилась в милицию.
Пропавшая квартирантка не вызывала у хозяйки никаких подозрений, хотя прописываться отказалась и даже паспорта из сумки не достала. Она прожила в Лазурном две недели, на отдыхе не развратничала, как делали остальные женщины ее возраста, стремившиеся урвать хоть немного последнего бабьего счастья; она лишь гуляла, ела фрукты, целыми днями пыталась загореть под низкими и беспросветными облаками и даже первые два дня провалялась дома с ожогами и высокой температурой.
Хозяйка промаялась целую неделю, ожидая появления или хотя бы звонка квартирантки, ушедшей вечером во вторник гулять и неосторожно надевшей на шею золотую цепочку со старинным кулоном (хозяйка ей немедленно на эту неосторожность указала, но та легкомысленно отмахнулась). Утром в среду она отправилась в милицию. Там ее информацию сопоставили с другой, и пришлось Анжеле Сергеевне, шестидесяти пяти лет, честной вдове и аккуратной хозяйке, ехать на опознание в морг. Глянув в лицо утопленнице, она узнала свою квартирантку.
Уже через двадцать минут в двух комнатах, где проживала квартирантка, начался обыск, и были найдены документы, деньги (две тысячи долларов), наряды, лекарства, детективы, пара книг по истории искусства — обычный курортный набор, если не считать очень крупной для Лазурного суммы денег.
Маринины имя, возраст и адрес были впервые произнесены вслух.
5
Ивакин сам позвонил Мише, но тот встречаться не захотел.
— Вы поймите, Владимир Александрович, — сказал он. — Мне сейчас надо ехать туда, забирать ее как-то.
Или там хоронить? Как это делается, ума не приложу! Как хоронят? Что вообще делают? Все это требует времени, средств, а у меня ни того, ни другого… Пять лет отдал родной милиции, даже не подозревал, сколько денег теряю ежемесячно! Недавно вот устроился на другую работу. Здесь прогульщиков не любят, а я, как назло, уже отпрашивался!
— А почему вы, Миша? — мягко спросил Ивакин. — Вы что — самый близкий родственник?
— Да я троюродный брат! И при этом единственный родственник.
— Это нетипично.
— Так получилось. Ее родители в Питере, в детском доме выросли. Родственники в блокаду умерли, других репрессировали. Как-то случайно одна дальняя ветвь уцелела, а на ее конце — два хилых листочка, я да мать моя полупарализованная. Но мать с Мариной не в ладах… была. Слишком уж они похожи. Вечно всем недовольные, злоязычные.
— Вы, Миша, куда ушли-то от нас? В газету, на телевидение?
— Нет. И не на радио. Я в фирму «Аквафор» ушел. Я там менеджер по продажам.
— По журналистике не скучаете? — Ивакину все-таки хотелось встретиться с ним, поговорить, и он немного подыгрывал.
— Я не журналист, Владимир Александрович. По природе своей не журналист.
— А Марина?
— И Марина… Знаете, у меня действительно очень трудное время. Давайте перенесем разговор. Вы ведь, я так понимаю, неофициально?
— Правильно понимаете.
— Ну вот. А меня сейчас и официально столько будут таскать, что мама не горюй!
«Там ее похоронит. Сюда не повезет», — беззлобно подумал Ивакин. Осуждать людей он не любил — сам был не ангел.
— Мне, Миша, наш общий знакомый, Прохоров, сказал, что у вашей сестры с работой проблемы были.
— Все верно, у нормальных людей работа, а у нее проблемы. За двенадцать лет, прошедших после университета, она так и не поняла, что не создана для журналистики. Ну, нет таланта, понимаете? Конечно, писать абы как любой грамотный человек может, но если только «абы как», то ты и останешься навечно на вторых ролях. Двенадцать лет и все время на побегушках! Плохим корреспондентом в плохих изданиях.
— А что, корреспондентом плохо?
— А как вы думаете? Тридцатипятилетняя тетка с микрофоном в руках пристает на улице к прохожим. Как это выглядит? Корреспондентом хорошо быть в двадцать, еще лучше в пятнадцать. А в тридцать пять надо быть ведущей ток-шоу, режиссером, обозревателем, главным редактором. Можно быть и директором канала в этом возрасте. Это тоже неплохо.
— Так ведь каналов на всех тридцатипятилетних не напасешься? — улыбаясь, возразил Ивакин.
— Ну, это я так выразился. Я имел в виду, что Марина не хочет… не хотела согласиться с тем, что в журналистике карьеру ей не сделать. И покидать журналистику… не хотела. Эта профессия казалась ей престижной. Поэтому она соглашалась на любую работу. А любая работа в журналистике — это… У нас ведь, в основном, очень мало платят. Да она почти голодала!
— Может, я что-то не понял? А газета «Без цензуры»?
— Так она совсем недавно туда устроилась.
— Там-то хорошо платили?
— Замечательно. Правда, она внештатно работала, но все равно, думаю, хорошо получала.
— Думаете или знаете?
— Думаю. Она мне не докладывала.
— Не хвасталась?
— Да мы мало общались в последнее время. Я ведь теперь у капиталистов работаю, а они, гады, умеют из человека соки выжимать… Так, по телефону болтали несколько раз.
— У нее что, отпуск был? Я имею в виду, с чего она вдруг на курорт уехала. Вроде рановато, если только недавно устроилась?
— Вообще то внештатникам отпуск не полагается. В газете ее искали, с ног сбились, насколько мне известно. Бросила все дела и умотала на юг. Как? Почему? Такая работа! Да за нее держаться нужно обеими руками… Правда, это в Маринином духе. Есть в ней такое… было… Высокомерие по отношению к деньгам.
— Значит, это была не командировка, не отпуск… — Ивакин помолчал немного, Миша нетерпеливо кашлянул. — А почему Лазурное? Может, роман какой-нибудь? Были у нее знакомые там?
— Нет, какие знакомые… А почему Лазурное? Да черт его знает! Она там когда-то отдыхала с отцом в санатории. Но много лет назад, она тогда ребенком была. Приятные воспоминания, видимо, хотя там, надо полагать, деревня-деревней. Но Марина за последние десять лет вообще никуда не выезжала, только на дачу, а там развалюха такая, дача — одно название. Для нее и Лазурное — предел мечтаний.
— Не говорила, что на море собирается?
— Да нет же! Даже намека никакого! Но, повторяю, мы мало в последнее время общались. Так получилось, что и я, и она почти одновременно устроились на работу, где надо работать, а не штаны
