счастливой случайности её не сжёг. Начальник штаба плакал, поставили Куршева помощником начальника БПК, под начало прапорщика. Там он пристрастился воровать лампы из телевизоров, где бы ни появлялся — все за ним следили. Холодильник оклеил чёрной плёнкой, поставил в шкаф. Замполит пришел проверять быт. Увидел черный холодильник в шкафу для одежды и сдали Андрюшу в ПСО (психо-санитарное отделение), чего он так и добивался. Из ПСО был один путь — на гражданку, да ещё со снятием с воинского учета. Куршев заделался телемастером в ателье.
Другой «питерец» заступил помощником дежурного по части, додумались дать ему пистолет. Учинил стрельбу в штабе: нарисовал на доске портреты командира и замов и открыл огонь. Тоже списали через «дурку»… Начальник тыла радовался:
— А в меня не попал!
Старший лейтенант Агапов, женоподобный инженер расчета пуска, на б/д свитера вязал (хотя кому, вроде не замужем)…
Кочетов, когда подошла «развозка», чтобы занять место, оттолкнул командира полка. Командир сделал тому резонное замечание:
— Выйдите, товарищ старший лейтенант.
— Га-га-га, что я, дурак?!
— Сидите, товарищ старший лейтенант.
Тоже в Москву уехал, сейчас генерал российской армии.
Под стать «ленинградцам» были и их жёны. Вырванные из привычного круга жизни, они, случалось, пускались во все тяжкие. Одна так и заявляла: «кому хочу — тому даю». «Папа» Синицин показывал пальцем на офицера, женатого на этой спортсменке, и загадывал всем одну загадку: «Как он проходит через КПП, не задевая головой стен»? Когда слушатели вопрошали: «Почему»? — отвечал: «А у него вот такие рога»! — и подробно рассказывал о похождениях его жены, как будто сам был их участником. Авторитет папы в этих делах был непререкаем — все ему верили на слово…
Попасть в когорту «яйцеголовых» нужно было суметь, или просто везло. Прослужить от лейтенанта до майора, не имея подчинённых, а следовательно, и взысканий. А нет взысканий — есть продвижение по службе. В ракетном полку было столько офицеров, что подчиненных на всех практически не хватало, чем прохиндеи и пользовались.
Отсутствие личного состава имело и обратную сторону. На полигоне ты без него — не человек. Приходит такой, прости Господи, майор-испытатель к себе на объект, сам двери ключом открывает. А мне навстречу из караулки выбегают, докладывают. Я падаю на кровать, мне сразу обед подают, а он чайку просит — погреться.
У таких брали в долг и не отдавали. Это считалось доблестью. Как-то один прицепился ко мне. Я был вне себя от возмущения:
— Деньги тебе! Уже полгода прошло, а ты всё помнишь. Пора бы и забыть.
Я немилосердно грабил их каптёрки на стартах. Расстреливал из пистолета замки, или солдаты стреляли по стеклоблокам из автомата. Обиженные прибегали жаловаться, но понимания у начальства, как правило, не находили.
— Дурак, из какого автомата он стрелял? Ты бреши, да не заговаривайся!
— У меня стрелянные гильзы есть!
— А ну, дай сюда! Это твои недисциплинированные солдаты влезли.
Потом такой долго сокрушался: «Зачем я жаловался, мне же в академию поступать?!»
Нарядов «яйцеголовые» боялись, как чумы. Я ставил их с субботы на воскресенье и в праздники.
Умные были, схемы читали, телевизоры чинили… Были мастера сделать автоматическую сигнализацию в оружейке — практически вечную, на ракетном аккумуляторе. Рылись на свалках, собирали какие-то запчасти. Дежурили по МИКу (монтажно-испытательному корпусу), запирались там на ночь, читали схемы и балдели, так как солдат туда не пускали. С ними «яйцеголовые» были на «Вы», отчего те мигом наглели и зазнавались. Их (яйцеголовых — Авт.) даже официантки презирали — те ходили в перемазанных технических костюмах.
— Что Вы размазываете пюре по тарелке?
— Жрать захочешь — соскоблишь!
Шли в академию, откуда выходили такими же чмошными полковниками. Помню Труничева. Матня штанов на заду как висела до колен, так и висит. Уши под папахой книзу отогнуты.
— Здравствуйте, товарищи!
Ему даже не отвечали, строй невнятно мычал.
Как-то патруль во главе с одним таким «яйцеголовым» подполковником из НИИ застукал в городе пьяного прапорщика. Загнали его в парк культуры и отдыха. Прапорщик, не будь дурак, влез на вышку для прыжков в воду и оттуда орет начальнику патруля:
— Товарищ подполковник, я вас официально предупреждаю, что не умею плавать! Отойдите на триста метров!
«Яйцеголовый» без опыта строевой службы конечно же испугался. Один такой изобретатель пришел на КПП в спортивном костюме и фуражке, в руке вместо дипломата — мусорное ведро. Не посмотрели, что «научный сотрудник» — сразу уволили. Лучше бы он пил!
Такие мечтали свалить в Перхушково в НИИ и творить там чудеса ракетной техники.
Волонтёры
Волонтёры были «бичом Божьим». Их приезд в часть командиры ожидали с ужасом. Своим видом и замашками они наводили панику на командиров подразделений, куда направлялись для дальнейшего прохождения службы. Вот, в ком проявлялась лютейшая ненависть к милитаризму. Мужики, лет под тридцать, обременённые семейными и квартирными проблемами, после окончания военной кафедры должны были служить два года офицерами. Командир не имел на них никаких средств воздействия: их нельзя было выгнать из армии, в партии они не состояли, а прочие наказания переносили стоически. Один командир грозил волонтеру:
— Я на тебя напишу аттестацию!
Тот долго не понимал о чем речь, а когда ему объяснили — рассмеялся командиру прямо в лицо.
— У меня на заводе зарплата сто тридцать рублей, живу у тещи и на хрен мне ваша аттестация!
Военную форму они презирали, никто её не гладил и не чистил, даже не стирали. Лёва пришёл на развод в мятой рубашке без погон. Командир оторопел:
— Чего ты, Лёва?
— Что, я Вам таким не нравлюсь, товарищ полковник?
За систематическую пьянку и дебоши в общежитии Лёву наконец посадили на «губу» — терпение начальника лопнуло. Но не тут-то было: Лёва потребовал, чтобы его опохмелили. Комендант отказал. Тогда он заявил:
— У меня язва, я хуй буду есть вашу пищу.
Через сутки комендант выбил Лёву с «губы» пинками. Некоторые требовали адвоката, чем повергали коменданта в смятение. Кончилось тем, что комендатура отказывалась принимать волонтёров, а на сдающих их командиров накладывались дополнительные наряды.
Лёву засунули в автороту командиром взвода, где он так ни разу и не появился. А если бы и появился, то его бы в расположение не пустили — не хватало, чтобы напоил ещё и солдат.
После того, как Лёву выгнали за дебош из общаги, ему пришлось предоставить отдельную однокомнатную квартиру. Подселить его ни к кому не решились, а советский офицер, даже двухгодичник, не мог «бомжевать». На родине Лёва обитал в тёщиной квартире, проживал в проходной комнате. Из родни ещё имел безумного брата. Не мудрено, что он мечтал решить свои жилищные проблемы насильственным путем и не раз надоедал мне просьбой:
— Дай мне Ф-1.
