всполошенным тявканьем):
— Последний раз говорю: ступай в избу!
Вздрогнувший от неожиданности малец только отчаянно замотал головой вместо ответа.
— Ишь ты, упрямец какой! — Белоконев голос опять стал прежним — тихим и дружелюбно насмешливым. — Ладно уж, сторожите вместе, ежели Мечник согласится этакого неслуха терпеть рядом с собой. Толку, правда, с тебя, что с дрозда удою…
Волхв шагнул было к избе, но передумал, вернулся, заговорил опять:
— Волкогонова тела я не нашел. Медведь поначалу его отволок недалече от того места, где задрал, а недоеденное прикопал под прелые листья. Только сейчас там пусто. Сам людоед к добыче больше не подходил — волки да всяческая хищная мелкота растащили-догрызли. Так что людоед нынче к утру будет голоден и зол на весь свет.
Белоконь запнулся на миг, придвинулся ближе к Кудеславу:
— Ты попригляди за неслухом, не дай случиться худому! А ты, — это уже Векше, — все, что Мечник прикажет, чтоб без споров, мигом!.. Уразумел? И про то, что я велел, тоже помни! Слышишь меня?!
Он дождался хмурого Векшиного кивка, буркнул: «Ну, то-то!» — и вдруг тихонько квакнул по- жабьи.
Пошутить, что ли, вздумалось старику напоследок? Может, и так. Только даже стоявший от Векши в двух-трех шагах Кудеслав отчетливо услыхал, как при этой шутке дробно застучали зубы купленного мальца.
3
Звезды на востоке начали блекнуть — исподволь, еле заметно для глаз к глотке ночи крался осторожный рассвет. Самая тяжкая пора для сторожи; самая опасная пора, если ждешь нападения врага- человека. А волхв говорил, будто людоед ведет себя почти что по-человечьи…
Пробродив всю ночь вокруг огорожи, Кудеслав разрешил себе наконец миг-другой отдохнуть и уселся прямо на землю, привалившись к стене скотьей сараюшки. Векша, таскавшийся за Мечником как привязанный, устроился рядом.
С тех пор как хлопнула за ушедшим Белоконем избяная дверь, доброхотные сторожа не перемолвились ни единым словом. А тут малец вдруг тихонько заговорил:
— Дозволишь спросить?
— Чего тебе? — досадливо покосился в его сторону Кудеслав.
— У тебя жена есть?
— Нет. — Мечник скрипнул зубами и отвернулся. Вот ведь избаловал Белоконь щенка! Самое время сейчас любопытство тешить!
Кудеслав чувствовал, что тело будто собственной волей норовит умоститься поудобней, что веки наливаются вкрадчивой, соблазнительной тяжестью (все-таки вторая подряд бессонная ночь)… Сейчас бы самое время встряхнуться, слушать в четыре уха да следить во всю силу глаз за непроглядной чернотой близкой опушки… А пащенку, видите ли, засвербило именно теперь пристать с расспросами! И ведь не унимается же!
— А почему ты до сих пор не женат? Если по неспособности…
Все-таки ни ловкостью, ни вниманием боги не обделили Векшу. Малец успел отшатнуться, и Мечников кулак лишь безвредно мелькнул возле его лица. Вскочить на ноги да отбежать, вывернувшись из-под второго удара, парнишка тоже успел.
Уже с безопасного (как ему показалось) расстояния Векша торопливо заговорил:
— Погоди бросаться, я ж не в обиду тебе! Я ж помочь… А то вон эта коряга старая говорит, будто ты четырежды отказывался от Белоконевых внучек. Я бы…
Нет, вовсе зря мальцу показалось безопасным расстояние в десяток шагов. Кудеслав не удосужился играть в догонялки с наглым пащенком; он даже не удосужился встать, а просто-напросто схватил прислоненную к стене рогатину. Метать пришлось левой рукой и почти без взмаха (сидя под стеной, не больно-то размахнешься), но бросок получился из тех, от которых даже опытные воины уворачиваются с немалым трудом. Векша воином не был; тупой конец древка угодил ему точнехонько под грудь. Мальчишка сложился пополам и рухнул на землю.
Несколько мгновений Кудеслав мрачно следил, как он корчится, не в силах ни разогнуться, ни вдохнуть полной грудью. Мечник уже сожалел о сделанном. Конечно, нужно было проучить наглеца, но урок получился слишком жестоким. Как теперь Бе-локоню в глаза смотреть, если окажется, что изувечил-таки мальчишку?
— Ду… Дурень… Зверина… Дурень… — К Векше постепенно возвращалась способность дышать; он не говорил, а давился мучительными всхлипами. — Помочь же могу… а… а ты… Дурень, зверина ты! Я наузное плетение знаю… Могу оберег… от хворей, от мужской слабости… А ты… ты… ты…
Он заплакал. Громко, по-детски, взахлеб. Кудеслав подошел, нагнулся, попробовал приподнять, но Векша зло вывернулся из его рук.
Через несколько мгновений мальчишка забарахтался и сел. Он все еще не мог оторвать ладони от ушибленного места и дышал трудно, но по всему было видно, что дело обошлось без серьезного увечья.
На склонившегося к нему обидчика Векша даже не покосился — упорно смотрел в сторону, как при давешнем препирательстве с волхвом.
— Сам ты дурень, — тихонько сказал Кудеслав, коснувшись Векшиного плеча (тот стряхнул его руку и отодвинулся). — Да если бы можно было помочь волхованием, нешто Белоконь мне не помог бы? Ну, хватит кукситься. Ты и сам-то хорош: едва успел увидать человека, а уже набиваешься помогать в этаком деле, вгрызаешься в душу… Да еще и слово к слову привязать не умеешь, чтоб сразу было понятно, чего тебе надобно. А от ударов моих ты хорошо уклонялся. Из тебя добрый воин получится, это уж ты мне верь.
