А потом торжественней и выше
К небу, к звездам, к сердцу полилось…
В жизни мне немало скрипок слышать,
И великих скрипок, довелось.
Но уже не слышал я такую,
Словно то из лунности самой
Музыка возникла и, ликуя,
Поплыла над тихою землей,
Словно тихой песней зазвучали
Белые вишневые сады…
И от этой дерзости вначале
Замолчали грозные лады.
Ну а после, только ляжет вечер,
Сил избыток, буйство и огонь,
К новой песне двигалась навстречу
Чуть хмельная грозная гармонь.
И, боясь приблизиться, должно быть,
Все вокруг ходила на басах,
И сливались, радостные, оба
В поединок эти голоса.
Ночи шли июльские, погожие,
А в гармони, сбившейся с пути,
Появилось что-то непохожее,
Трепетное, робкое почти.
Тем сильнее скрипка ликовала
И звала, тревожа и маня.
Было в песнях грустного немало,
Много было власти и огня.
А потом замолкли эти звуки,
Замолчали спорщики мои,
И тогда ударили в округе
С новой силой диво-соловьи.
Ночь звездою синею мигала,
Петухи горланили вдали.
Разве мог я видеть с сеновала,
Как межой влюбленные прошли,
Как, храня от утреннего холода, —
Знать, душа-то вправду горяча —
Кутал парень девушку из города
В свой пиджак с горячего плеча.
ПЕТУХИ
С ними ходила клуша,
Прятала в дождь под крылья.
Они не любили лужи
И умывались пылью.
Много ли в жизни нужно
В раннюю пору эту?
Бегали стайкой дружной
По зеленому лету.
Но к осени ясно стало —
К осени выросли перья:
Два петуха в стае,
И вместе нельзя теперь им.
И раньше или позднее
Быть великому спору:
Который из них сильнее,
Кому вожаком быть впору.
А кому под топор на плахе,
Такова уж петушья участь.
Мой дед в домотканой рубахе
Даже рукав не засучит.
Вот уж и снег спускается —
Быть кровавому спору.
Словно клинки, сшибаются
Злые кривые шпоры.
Хлещут петушьи крылья
Хлеще ременной плетки.
Даже про корм забыли
Хорошенькие молодки.
И наблюдали куры,
Сбившись от стужи в груду,
Как за село понуро
Шел он, весь красногрудый.
Он жил у меня в сарае,
Куда я ходил за сеном.
Про это один я знаю,
