на расклевывание птицам. А то – пускают трупы плыть по Гангу. Или сначала сжигают, потом пепел бросают в воду. Моряков во всем мире заворачивают в брезент и привязывают к свертку колосник, сиречь чугунный предмет. Славяне в древности клали усопшего в лодку и обкладывали дровами, чтобы ярче горело. Скифы насыпали курганы. Египетские фараоны возводили огромные пирамиды… Но где же теперь эти фараоны и скифы?
Разворочена и разорена могила доблестного Багратиона. Разорена могила генерала Скобелева. В Москве (некогда златоглавой) уничтожены и залиты асфальтом многие кладбища (например, там, где теперь кинотеатр «Ленинград»)…
А вы – могилы, могилы… Сосчитать бы, сколько осквернено великих могил (и просто могил). Может, лучше, если бы не было могил и нечего было бы осквернять? Ведь даже египетские пирамиды теперь пусты. Тутанхамона возят по всему свету как экспонат, к удовольствию ротозеев. И курганы все раскопаны в поисках скифского золота. Гробницы всех российских императоров и царей вскрыты при участии Свердлова и Дзержинского. Гробница Кутузова – вскрыта. Даже останки (мощи) преподобного Сергия переворошены мародерами на государственном уровне. А вы – могилы, могилы…
Вспомним также, с чего начинается повесть Валентина Распутина «Прощание с Матёрой». А с того, что на остров среди Ангары, подлежащий затоплению, запустили бригаду плотников с топорами, дабы срубить все надмогильные кресты. А то будут потом плавать по «Братскому морю» и смущать туристов и ротозеев. И характерно, что никто из плотников не запротестовал, не возмутился даже, а возмутилась и запротестовала старуха из этой Матёры.
Я за свою жизнь насмотрелся на многие кладбища, но впервые, конечно, на наше сельское, Алепинское, благо от окон нашего дома до бугорков и надгробий, если бы измерить веревочкой, не набралось бы и ста метров. Столько же и до церковной паперти.
(Тут самое время оговориться, что при написании этой книги под названием «Чаша» автор считает возможным и допустимым вкраплять в нее некоторые тексты из ранее им же написанных очерков на ту же или близкую тему.)
В одной из своих книг («Капля росы») я привел выдержку из старой книги о своем родном селе. Вот она, выдержка, в значительном сокращении:
«Село Алепино – от Владимира сорок верст, при пруде и колодцах. В первой половине XVI века село Алепино принадлежало московскому Новодевичьему монастырю; но царь Иоанн Грозный взял эту вотчину в царскую казну… Церковь села Алепина в честь Покрова Пресвятой Богородицы весьма древнего происхождения… Когда ветхая деревянная церковь в Алепине была разрушена, то при сожжении престола было найдено три антиминса, из коих самый древний был дан в Покровскую церковь села Алепина в княжение Василия Дмитриевича, сына Дмитрия Донского, другой – при царе Иоанне Грозном и третий – при царе Борисе Годунове… Ныне существующая каменная (кирпичная. –
Не знаем, где стояла деревянная церковь. Скорее всего на том же приблизительно месте. Не знаем, где в те времена (во времена Дмитрия Донского и Иоанна Грозного) хоронили алепинских прихожан, скорее всего тут же, внутри церковной ограды. К времени моего детства церковь и ограда выглядели так.
Прежде всего скажем, что они стояли в середине села. Деревенские избы окружали их на некотором отдалении прямоугольником, с четырех сторон. Грубо и схематично, но, в общем-то, верно. Ограда была кирпичной, но, как и сама церковь, – побеленной. В ограду вели со всех сторон и углов шесть арок, покрытых железом и увенчанных простыми крестами (дерево, обитое железом). Были «Царские врата», широкие и более сложной архитектуры. Их открывали только в случае похорон и венчаний. Были еще на углах, поворотах оградной стены башни с декоративными проемами под бойницы. Сама оградная стена уставлена по всей длине кирпичными столбами. Между столбами – кованая, не очень замысловатая решетка. На всех столбах – островерхие железные колпаки, под которыми любили водиться воробьи, а под кровлей угловых башен – галки. Входные арки все забраны коваными же решетчатыми дверьми. Думаю, что в те времена эти двери отпирались только в дни богослужений. От каждой арки, то есть от каждого входа, вела к церкви широкая, мощенная крупным речным камнем полоса. А поскольку по сторонам от такого мощения росли акации, то все эти дороги через кладбище скорее всего походили на аллеи. Росли также в ограде несколько яблонь, черемуха, были заросли из цветов, похожих на мальвы, но не красных, а розовых. Потом уж я узнал, что эти цветы называются хатьма. По периметру всей ограды, касаясь друг дружки пышными кронами, росли липы.
Между мощеными аллеями, на лужайках, и было когда-то наше Алепинское кладбище. «Было», потому что, когда я стал глядеть на него из окон нашего дома, в ограде уже не хоронили. Не знаю, в каком году, но, видимо, собрались мужики на сходку и решили-постановили. Облюбовали сосновый лесочек в полукилометре от села, обнесли часть лесочка пряслами, и стало там действующее кладбище нашего села и нашего прихода. А это еще четырнадцать деревенек по речке Ворще.
Да, была там, в ограде, где осталось старое кладбище, еще и сирень…
Впрочем, белую сирень не знали почему-то в наших местах. Сирень у нас водилась только сиреневая.
Хоронить внутри ограды перестали, я думаю, на стыке веков, так что ко времени моего детства прошло около тридцати лет. Но все еще было в ограде прибрано, опрятно, чисто: мальвы (хатьма), акации, мощенные крупным булыжником аллеи, холмики могил и надгробья.
Деревянных крестов не помню, наверное, их порушили первыми, когда, так сказать, «закрыли» кладбище в середине села, но сохранялись надгробья, «памятники» из черного полированного гранита (или мрамора?) и белые (желтоватые) из известняка. Было тут и чугунное литье, и кресты, и вроде как часовенки, внутри которых можно держать лампадки.
Но все стало рушиться, расточаться и зарастать крапивой. Надгробья одно за другим оказывались опрокинутыми, и мы, мальчишки, мерили свою силу – кто поднимет и поставит надгробие на попа. Потом и валяющиеся на земле надгробья куда-то подевались, постепенно исчезли, остались одни только холмики, поросшие мелкой плотной травкой и уже не производящие впечатления могил.
Именно здесь, внутри церковной ограды, где заросли и башенки создавали множество укромных мест, в теплые, летние, предсумеречные часы парни и девки любили играть «в задувалы». Понимаю, звучит двусмысленно, а между тем это была веселая, оживленная и вовсе невинная игра.
Брался заостренный кол короче метра, втыкался острием в землю, каждый играющий ударял по нему плахой два-три раза (как уж уговорились). Если игроков много, то кол загонят в землю так глубоко – не за что ухватиться. Тот, кому досталось по жребию «вадить», должен вытащить кол из земли, остальные, пока он пыхтит над колом, разбегаются по всей ограде и прячутся. Но вот кол вытащен, опять воткнут в землю, рядом лежит полено. Вадильщик одного за другим ищет игроков и «чурает». «Чур, Митька Бакланихин», «Чур, Нюшка Пенькова», пока не найдет всех.
