Ровно за тридцать лет до этого жуткого дня Великий Князь Сергей Александрович (взорванный потом подонком Каляевым) со своей супругой Елизаветой Федоровной совершили паломничество в Палестину, и в том числе, конечно, в Иерусалим. Был и повод. Русский царь Александр III построил в Иерусалиме, в Гефсиманском саду, православный храм во имя Марии Магдалины (его мать звали Марией). На освящение этого храма и приехали Сергей Александрович с супругой.
Иерусалим, Гефсиманский сад, храм Марии Магдалины – все это произвело на Елизавету Федоровну такое впечатление, что она сказала: „Как я хотела бы быть похороненной здесь“. Это произнесла красивая, полная радости и надежд молодая женщина, не думая, конечно, что исполнятся эти ее слова.
Русская армия пришла на Урал через четыре дня после екатеринбургского и алапаевского злодеяний. С царской семьей вопрос был ясен. Трупы жертв расчленены и уничтожены при помощи серной кислоты, керосина и огня. Но вот в Алапаевске в шахте трупы были найдены в целости и подняты на поверхность. Останки Елизаветы Федоровны начали (вместе с отступающей армией Колчака) свое двухгодичное путешествие через Читу, через Китай, через Египет в Иерусалим. Вместе с останками Великой Княгини везли и останки ее келейницы, ее крестовой сестры Варвары, которая не захотела расстаться с Елизаветой Федоровной ни когда ту арестовывали, ни когда их томили в Алапаевске, ни когда убивали.
Вдруг неожиданно предложили бесплатный круиз по Средиземному морю. Богатый бизнесмен по имени Валерий Митрофанович откупил на один рейс прогулочный лайнер „Тарас Шевченко“, чтобы прокатить некоторых современных интеллигентов по своему выбору. Впрочем, в выборе ему содействовал журнал „Новый мир“.
Я, хотя и противник разных круизов (организованный туризм), в этом случае согласился. Во-первых, на халяву, во-вторых, компания: Виктор Розов, Виктор Астафьев, Борис Екимов, Виктор Лихоносов, Сергей Залыгин, Владимир Маканин, Булат Окуджава, кое-кто из „киношников“, музыкантов… Были там еще какие- то фольклорные ансамбли, эстрадные певцы, да еще профессор филологии Петр Алексеевич Николаев…
А маршрут: Афины с их Акрополем, Египет с его пирамидами, Палестина (по-теперешнему Израиль) с Вифлеемом, Назаретом, горой Фавор и, естественно, с Иерусалимом, а дальше – Стамбул с его Айя- Софией.
Пароход наш стоял в Хайфе, из которой автобусы радиально возили нас на экскурсии. И вот я уговорил Виктора Лихоносова, и мы одну из таких экскурсий (если я скажу, что это была экскурсия на реку Иордан, то не каждый меня поймет), проявив сепаратизм, променяли на собственное мероприятие.
Как?! Променять реку Иордан? Где крестился Иисус Христос? И каждый год даже в нашем селе Алепине в крещенские дни в метровой толще прудового льда вырубали мужики восьмиконечный крест (но не насквозь) и наливали в этот крест чистой колодезной воды, и служили там молебен, и это называлось – Иордань. (В произношении алепинцев – Ердань.) И картина Иванова „Явление Христа народу“. И от всего этого отказаться?
Потом рассказывали нам наши туристы, как их полдня везли к Иордану, и они увидели небольшую реку с желтоватой водой и даже заходили в нее по пояс, но поскольку в одну и ту же реку дважды зайти нельзя… Одним словом, мы с Виктором Лихоносовым эту экскурсию пропустили. Что же мы сделали? Мы в Старом Иерусалиме зашли в город сверху, от Яффских ворот, и по узюшеньким улочкам, где арабская лавочка на арабской лавочке, и тут же разделывают туши, и россыпь разных самоцветных безделушек и четок, через весь Старый Иерусалим начали спускаться все вниз и вниз. Справа осталась „Стена плача“, где евреи в черных одеждах, в черных шляпах, с выпущенными по сторонам из-под шляп пейсами, то есть витиеватыми локонами, то истово кланялись стене, то замирали в поклонах. Мы спускались все ниже и ниже через Старый Иерусалим и наконец дошли до Кедрона. Когда-то это была река. Шли мы, видимо, той же дорогой, по которой провел своих персонажей (Иуду и красавицу гречанку Низу) Михаил Булгаков в своем романе: „– Иди в масличное имение, – шептала Низа, натягивая покрывало на глаза… – в Гефсиманию, за Кедрон, понял?.. Когда перейдешь поток… ты знаешь, где грот?.. Пройдешь мимо масличного жома вверх и поворачивай к гроту…“
Иуду (по версии Булгакова) зарезали, и „…весь Гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пением“.
Один из убийц „…перелез через ограду сада… Вскоре он был на берегу Кедрона. Тогда он вошел в воду и пробирался некоторое время по воде, пока не увидел вдали силуэты двух лошадей и человека возле них. Лошади также стояли в потоке. Вода струилась, омывая их копыта…“
Однако, когда мы с Виктором Ивановичем спустились к Кедрону, никакой воды мы не увидели. Ни даже никаких признаков воды. Сухое-пресухое каменистое русло бывшей реки. Может быть, в ливневые дожди оживает на время Кедрон, но сейчас русло его (как, впрочем, и весь Старый Иерусалим) произвело на нас впечатление каменной суши.
Когда перейдешь сухо-каменистое русло Кедрона, местность поднимается в гору. Это и есть Елеонская гора, это и есть Гефсиманский сад. И тут… „этот пятиглавый храм, типичный образец русской архитектуры, и до сего дня – один из самых красивых храмов в Иерусалиме… Весь храм расписан академиком В. Верещагиным. Особенно замечателен его запрестольный образ – явление ангела Женам-Мироносицам, который стали копировать везде как верещагинский образ“.
Но мы пожертвовали поездкой на реку Иордан и тащились через весь Старый Иерусалим не ради верещагинского образа, не ради иконостаса, сделанного из белого мрамора „изящного узора очень тонкой работы и обрамленного темной бронзой“, не ради пола, сделанного из плит дорогого, ценного мрамора, или бронзового паникадила. Нет, мы шли поклониться гробнице и праху новомученицы российской, ныне причисленной к лику святых, зверски убиенной Елизаветы Федоровны. И Виктор Лихоносов не уставал говорить, что мы правильно поступили, совершив это паломничество в Гефсиманский сад. Мало ли что – Иордан, где Иисус крестился, а в Гефсиманском саду его предали предательским поцелуем и арестовали, что нам даже более понятно, нежели крещение в реке…
Я походил по Гефсиманскому саду, надеясь подобрать какой-нибудь сувенир, хотя бы кипарисовую шишку, и вдруг мне попался на глаза белоснежный округло-продолговатый камень со среднее яблоко. Ну конечно, он лежит сейчас на моем рабочем столе под портретом Елизаветы Федоровны, а также изображением церкви, где стоит гробница с ее прахом.
Сам-то я уж привык, но когда скажешь кому-нибудь, что камень из ГЕФ-СИ-МАН-СКОГО сада, даже и самому уже не верится. Из Гефсиманского сада!
А ведь тоже Елизавета Федоровна – в эмиграции. И тоже выпила свою чашу до дна.
Эта книга могла бы быть бесконечной. Только на Сент-Женевьев-де-Буа двадцать тысяч русских могил. Да русское кладбище в Ницце, да еще в Медоне, да еще в Сен-Клу. Да еще – Берлин, Прага, Варшава, Белград, София… Да о чем говорить? Можно взять одну судьбу (судьбу одного эмигранта) и о нем одном (о ней) написать целую книгу. Но это была бы другая задача, другой жанр, а значит, другая книга. Я же хотел
