копыт и ржанием коней, древним боевым кличем «У-р-ра-а-гх!». На этот раз Субудай предусмотрит все и не позволит ни башгирдам, ни болгарам, ни кипчакам, ни урусам оказать более или менее дружное сопротивление.
Персидский «Сборник летописей» Рашид-ад-Дина:
«Они дошли до города (Булгара) Великого и до других областей его, разбили тамошнее войско и заставили их покориться. Пришли тамошние вожди Баян и Джику, изъявили царевичам покорность, были (щедро) одарены и вернулись обратно, (но потом) опять возмутились. Вторично послали (туда) Субэдай- бахадура, пока он не захватил (их)».
Ипатьевская летопись:
«В лето 6745. Приидоша безбожные Измаильтяне, прежде бившиеся с князьями Русскими на Калке. Бысть первый приход их на землю Рязанскую».
Китайская «Юань-ши»: «Когда дошли до города Е-лицзань (Рязань. — В. Ч.), то был большой бой, и город взяли только через семь дней».
Несколько слов о тактике предводителей орды. Суть ее русский народ окрестил пословицей: «Молодец против овец, а против молодца — сам овца». Если орда видела, что противник сильнее, она рассыпалась во все стороны по степи и вскоре исчезала за горизонтом. Быстроногие, выносливейшие степные кони были способны скакать по сотне верст подряд, от зари до зари, и неожиданно появляться перед очередной жертвой, не готовой к отпору. Блестяще организованная армия профессиональных воинов внезапно нападала на противника, во много раз превосходя его численностью, боевым опытом, легким совершенным оружием. Нужно также учесть, что орда умела получать о будущих жертвах достаточно нужных сведений военно-стратегического характера через степных осведомителей, служащих далеко на западе, вездесущих купцов, зорких воинов-соглядатаев, высылаемых вперед загодя, а непосредственно перед сражениями — с помощью опытных так называемых «послов», чьи главные обязанности были вовсе не дипломатическими.
И вот переправа через широкую холодную Итиль, последние костры из мордовских и буртасских жилищ, грабежи и насилия. Земли урусов лежали за густыми лесами, не замерзшими еще реками, болотами, и надо было нагрянуть туда вместе с первыми снегами и морозами. Города и села урусов, разобщенные распутицей, были столь беззащитны перед стремительно приближавшейся ордой, что Субудай, уже нисколько не сомневаясь в успехе набега, отпустил Монке и Бучека, сыновей своего выученика Толуя, на юг — против половцев и ясов, не ждущих такого врага с севера.
Неожиданность набега — вот главный козырь Субудая. Стояла обычная затяжная русская осень, первые белые мухи полетели, стали короткими сумеречные дни, когда так дремотно тянется долгая ночь у теплой печи, и какая тебе тут война, если от веку степняки нападали ранней весной, по свежей траве, либо сразу после уборки урожая. А со стороны степи так долго было все спокойно…
Субудай, набирая скорость, обошел с юга, лесостепью, заболоченные мещерские дебри и устремился к Рязани, свалившись воистину как снег на голову, а точнее, как ночной тать из лесу. «Послы» орды предъявили рязанцам наглый ультиматум: «От всего, иж имате в земли вашей, от человек, скотов и товаров десятое»… Рязанский князь Юрий Ингоревич собрал «братию» и всех своих вассальных князей на совет, который «много гадав, положиша, лучше всем помрети, нежели сором на ся прияти». И вот те, кого лишь очень условно можно назвать послами, услышали: «Отцы и деды наша испоконь дани никому не вдаваша, а за свою землю и честь головы складаша. То же и мы… И одарив послы тии, отпустиша» (курсив мой. — В. Ч.).
Согласно летописям и В. Н. Татищеву, совет рязанских князей сообщил Батыю:
«Шлем послы наши со дары».
Время сохранило до наших дней прекрасное произведение русской средневековой литературы «Повесть о разорении Рязани Батыем», в которой утверждается, что великий князь нарядил посольство во главе со своим любимым сыном Федором, со многими богатыми дарами, дабы попытаться отвратить беду от земли Рязанской. Покойный советский писатель В. Ян в своей исторической трилогии описывает этот факт как бесспорно правдивый, числя среди послов пронского и ижеславльского князей,-а также нескольких знатных бояр. Батый принял подарки, но, исключая всякую возможность благополучного исхода мирных переговоров, поставил неслыханное условие — отдать пришельцам в наложницы сестер и дочерей рязанских князей. Однако этого ему показалось мало — узнав, что княгиня Евпраксия, супруга главы посольства, происходящая из царского византийского рода, славится необыкновенной красотой, сказал князю Федору:
«Дай мне, князь, познать жены твоя красоту». Тот засмеялся и ответил: «Не прилично нам, христианам, тебе, нечестивому царю, водить жен своих на блуд. Если нас одолеешь, то и женами нашими будешь владеть». Взбешенный хан повелел убить всех русских послов.
Народная память бывает цепче, а народные знания глубже, чем знания и намять отдельного человека, особенно келейного писца, его редакторов и цензоров, далеких от событий. Надо также учесть, что средневековая русская нежитийная литература, свободная в интерпретации подробностей, не знала, как считает современное литературоведение, вымышленных сюжетов.
Сказание о рязанской княгине Евпраксии написано просто и драматично, великолепным старым русским языком. Невестка великого князя, узнав о гибели в степной ставке Батыя своего мужа Федора, решается разом оборвать муки неизбывного горя. «Стояще в превысоком тереме своем и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича, и услыша таковые смертоносные глаголы, и горести исполнися, абие (тотчас) ринуся из превысокого храма своего с сыном своим Иваном на среду земли и заразися до смерти (разбилась насмерть)». Возвратившиеся на руины рязанцы перенесли останки Евпраксии и ее сына в храм Николы Корсунского, почему храм этот и стал называться «Николой Заразским»…
Мы с детства восхищаемся великими поступками древних, чаще всего греческих да римских мужей и жен, а чем, скажите, уступает любому легендарному деянию чужеземки поступок Евпраксии — этот лебединый порыв навстречу смерти, крайнее доказательство супружеской любви и верности?
Правда, нас сызмальства учат, что убийство Федора и всего посольства, поступок Евпраксии, партизанский рейд Евпатия Коловрата, возвращение князя Ингоря Ингоревича на пепелище Рязани, захоронение Евпраксии с сыном в храме-легенды. Но почему такая череда легенд, исполненных достовернейших подробностей, вдруг возникла в одном месте Руси и в одно время?
Косвенное подтверждение легенды о Евпраксии, например, есть в былине о Даниле Ловчанине, в воинской повести о Евпатии Коловрате, в новом названии храма Николы Заразского. В летописях же, на которые издавна опирается наука, и в самом деле нет никаких сведений как об этой трагедии, так и о том, в частности, что рязанцы возвратились в свою разоренную столицу. Однако новейшие археологические данные свидетельствуют — возвращение такое состоялось. Ведь летописцы и хроникеры фиксировали далеко не все! Вот несколько примеров. В скандинавских хрониках нет ни малейшего намека на разгром Александром Ярославичем шведского войска на Неве в 1240 году! Археологи раскопали вблизи современного Житомира целый город, полностью уничтоженный ордой в 1240 году, но названия его никто не знает — летописи о нем молчат. А много лет назад меня на всю жизнь поразило краткое сообщение Ипатьевской летописи, которой историки доверяют больше, чем другим: «В лето 6750 не бысть ничтоже», то есть не было ничего. А ведь «лето 6750» — это 1242 год, в который произошло одно из важнейших исторических событий средневековья — Александр Невский разбивает на Чудском озере немецких захватчиков!..
Что же касается так называемых легендарных рязанских событий 1237 года, то и летописное подтверждение им все же есть! Сравнительно недавно вышел тридцать первый том «Полного собрания русских летописей», в котором напечатан так называемый «Мазуринский летописец», где со многими подробностями излагается нашествие орды на Рязанскую землю. Когда я прочел, например, как «приидоша погании ко граду, онии с огнии, а инии с порохи», то понял, что это было не что иное, как чжурчжэньский огонь. О достоверности летописного текста говорит, в частности, и то, что Евпатий Коловрат здесь назван по имени-отечеству, чего нет в повести. Подробно рассказывается в этой летописи и о гибели посольства князя Федора, и о смерти Евпраксии вместе с младенцем Иваном Постником, родившимся, очевидно, вовремя великого поста, то есть весной того года.
Правда, «Мазуринский летописец» датируется XVII веком, и в основе его вроде бы разные источники — Лаврентьевская и Никоновская летописи, святцы, Четьи-Миней, грамоты, хроники, хронографы, однако
