– Должно быть, вам стоило большого труда добраться сюда, – говорит полицейский, проверяя твое удостоверение. – Они никому не дают прохода. Нужно бы вмешаться военным. Применить газ. Это сделало бы их послушными, как на мессе.
Ты киваешь головой. Когда-то ты спросил себя, откуда у тебя такое уважение к властям? У тебя было благополучное детство; твой отец был инженером и занимал важный пост в национальной нефтяной корпорации. Он был высокий, полный, с громким требовательным голосом. Он всегда учил своих коллег и подчиненных требовать улучшения условий работы. Его, с позволения сказать, ошибкой стало то, что он поддержал голодовку, объявленную чернорабочими. Другие инженеры решили не иметь с забастовщиками ничего общего; отец же принадлежал к тому типу людей, которые все принимают близко к сердцу и не могут оставаться в стороне. К тому же у него было много друзей среди рабочих. Администрация дала ему возможность передумать, но он оставался непоколебимым. Кончилось тем, что его уволили. Он мог бы забыть о случившемся и поискать места в какой-нибудь частной компании, но не захотел, решив оспаривать свое увольнение до последнего. На адвокатов ушли все его сбережения, и семья лишилась привычного благополучия. Заручившись поддержкой правительства, администрация стояла на своем, и в конце концов, так и не добившись справедливости, отец превратился в обиженного брюзгу. Ты помнишь, как он работает в саду, бормоча ругательства Помнишь, как без сна, с трясущимися губами, бродит по дому. Возможно, именно в те дни у тебя и появились страх и уважение к власть имущим. Или что-то врожденное позволяет тебе с такой легкостью принимать любое существующее положение вещей, и жизненный опыт отца здесь ни при чем…
– Проходите, профессор, – говорит полицейский, снова берясь за газету. – Прошу вас, не задерживайтесь надолго.
В комнате пахнет эвкалиптом и лекарствами. Альберт лежит в кровати, укрытый одеялами до самой шеи; его глаза открыты, но ты знаешь, что он спит. Вдоль его тела тянутся многочисленные трубки, подключенные к какому-то аппарату; на мониторе – жизненные показатели Альберта. Ты все еще чувствуешь себя ничтожеством перед этой некогда столь значительной фигурой. Первое время ты думал, что он иногда просыпается, и пытался говорить с ним. Это ни к чему не привело. Сейчас ты просто рассказываешь обо всем, что произошло в Тайной палате со времени твоего последнего посещения. И это изборожденное морщинами лицо, это тело, которое гораздо ближе к смерти, чем к жизни, располагают тебя говорить и говорить, будто ты всю свою жизнь только этим и занимался, хотя ты никогда не был болтлив. Иногда его губы будто силятся что-то произнести; поначалу эти попытки казались тебе бессмысленными, но раз за разом ты начал понимать, что Альберт, словно оракул, проливает свет на любую ситуацию. Его всегда интересовало, что представляет собой наша мысль; он хотел найти алгоритм, логические шаги, которые привели бы к постижению тайны мышления. 'Мы сэкономили бы столько времени, – говорил он, – если бы научились контролировать шум Вселенной; это позволило бы нам с легкостью узнавать о планах наших врагов'. Иногда в его бреду появлялась некая логика. И тогда казалось, что его бред можно воспринимать как некий код мирового порядка.
Ты садишься на стул у двери. Стены комнаты кажутся тебе внезапно опустевшими. Убрали некоторые из висевших здесь фотографий. На этих фотографиях кем-то был представлен жизненный путь Альберта в этой стране. Альберт в своем кабинете с неизменной сигаретой в зубах; Альберт пожимает руку молодому и амбициозному Монтенегро. Альберт рядом с машиной 'Энигма', которую он установил у себя в кабинете. Было даже фото с тобой и другими членами самой первой команды. Каких же из них сейчас не хватает? Скоро память подскажет тебе ответ на этот вопрос.
Впервые это случилось около трех лет назад. Ты в своем кабинете разговаривал с Альбертом о его встрече с вице-президентом. Обсуждался план реорганизации Тайной палаты. Альберту вице-президент не нравился, он находил его слишком 'американизированным'. Но он доверял Монтенегро: в конце концов, только благодаря ему он оставался в Боливии. И Тайная палата тоже существовала благодаря ему. Вдруг ты услышал, как Альберт пробормотал несколько бессвязных слов. Он говорил, что его зовут Демарат, что он грек и живет в Сузах. Он изобрел стенографию. Потом что его имя – Гистией, и он правитель Милета. Далее – что он Джироламо Кардано, создатель первой системы автоклавирования. Что он бессмертен. Тебе пришлось плеснуть ему в лицо водой. Он пришел в себя. Попросил у тебя прощения. Но через дня два повторилось то же самое, на этот раз – в зале Вижнера, в присутствии группы криптоаналитиков. Через несколько минут его бессвязных рассуждений они догадались, что происходит неладное. Альберта уложили на полу и держали до приезда 'скорой помощи'. На него надели смирительную рубашку. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, уже не был самим собой. Смотрел пустыми глазами и почти не разговаривал, лишь изредка бросая отрывочные фразы, которые тщетно пытался понять Тьюринг. С тех пор Альберт оказался заключенным на втором этаже дома на улице Акаций.
Ты начинаешь рассказывать. Говоришь, что тебе не хватает его присутствия, которое вселяло чувство безопасности и уверенности в сотрудников Тайной палаты. Рассказываешь ему о последних событиях, о Кандинском и 'Сопротивлении'. О Рамиресе-Грэме и нарушениях всех правил, установленных Альбертом. О необъяснимых посланиях, которые ты получаешь. Оскорбительных и непристойных. Ты не заслужил такой платы за долгие годы службы на благо страны. Ты просишь его помочь тебе. Если бы он был рядом с тобой, ты чувствовал бы себя более сильным и мог бы противостоять любому беззаконию.
С улицы до тебя доносится непрекращающийся шум машин. Из окна видны горы на горизонте, которыми ты не перестаешь восхищаться. Ждешь. Но ответа нет. На миг тебе вдруг кажется, что Альберта больше не существует. Но вот ты замечаешь под простынями еле уловимое движение, слышишь слабое прерывистое дыхание.
– Кауфбойрен, – внезапно произносит Альберт.
– Кауф?…
– Кауфбойрен. Розенхейм.
– Рос… Роз?…
– Кауфбойрен. Розенхейм. Уэттенхайн.
Он замолкает. Ты записываешь его слова так, как понял. Кауфбойрен. Розенхейм. Уэттенхайн. Тебе хотелось бы остаться – вдруг Альберт скажет что-то еще… Но ты не можешь, пора возвращаться на работу. Ты уходишь, спрашивая себя, что же могут означать эти слова.
Зато ты вспоминаешь, каких фотографий не хватает на стене. И понимаешь, что тебе был необходим сегодняшний визит, ты почувствовал это заранее. Тебе хочется опровергнуть или, наоборот, подтвердить догадки Баэса и Сантаны. Одна из групповых фотографий, черно-белая. Ты никогда не обращал на нее особого внимания, лица на ней немного расплывчаты. Девять мужчин стоят в два ряда. На пятерых из них – армейская форма, четверо – в рубашках и галстуках. Один из них, крайний слева, – Альберт, а тот, кто рядом с ним (ты это подозревал, чувствовал инстинктивно), – Клаус Барбье.
Глава 9
Флавия заходит в 'Портал реальности'. Первый этаж освещен красными и желтыми огнями, из динамиков звучит техномузыка. Студенты колледжей и университетов сидят у экранов компьютеров 'Gateway', стоящих в три ряда. На стенах – постеры из фильма 'Матрица', плакаты с изображением Пенелопы Крус в 'Открой глаза' и 'Ванильном небе', фотографии популярных групп. Можно почесть ярко- оранжевые буквы объявления: 'В продаже имеются сотовые телефоны!' У кассы Флавия заказывает компьютер, желательно в одной из отдельных кабинок на втором этаже. Девушка с красно-рыжими волосами и серьгой в губе предупреждает, что это будет стоить едва раза дороже, чем пользование компьютерами на первом этаже, и протягивает ей номерок, не отрывая взгляда от монитора: она занята компьютерной игрой. Когда Флавия пришла сюда впервые, она обратила внимание на девушку, немного нервную, с металлическим протезом вместо правой руки – это было так странно. Девушка рассказала, что родилась такой и не представляет, как люди живут с двумя руками. Она попросила не смотреть на нее как на диковинного зверя.
Здешняя обстановка кажется Флавии претенциозной не соответствующей кварталу богемы. Однако нужно признать, что и квартал уже не тот, что был раньше. Район стал популярным благодаря своим
