— Откуда вы знаете всё это? Все то, что рассказали нам?
— Я же колдун, — улыбнулся Сэймэй.
— Вы мне все расскажете.
— Непременно. Но только завтра. Вы ведь сейчас заснете там, где сядете. Поезжайте домой, господин Минамото. Я тоже устал, как ни странно. Я, в отличие от наших ночных друзей, могу устать.
…Когда Райко и его свита ушли, Скрипучка принесла Сэймэю воду для умывания и ночное платье, а Стрекоза, Короед и Медведка собрались, как обычно, у дверей для доклада.
— Что господин Хагивара? — спросил Сэймэй.
— Боится, — довольно сказал Медведка.
По части переодевания чертенком и пугания людей по ночам он не знал себе равных.
— Присылал человека, — добавил Стрекоза. — Хотит, чтобы ваша милость изволили сходить и на евонный дом посмотреть. Вот, деньги передал.
Скрипучка приняла у Стрекозы сверток, раскрыла — там было четыре связки медных монет. Жадничает господин Хагивара…
— Не пойду, — сказал Сэймэй. — Короед, где короб?
Мальчишка сбегал за коробом, где лежала всяческая чепуха — старые негодные вещи на слом, разбитые куклы, обувь без пары… Сэймэй ждал, пока мальчик перевернет короб и начнет снова вбрасывать в него вещи — одну за другой.
— Погоди, — велел он, когда в руках Короеда оказался изломанный гребень. — Дай сюда.
Приняв у Короеда вещь сквозь натянутый на кисть рукав, Сэймэй повертел гребень перед глазами, потом удовлетворенно кивнул и бросил его Медведке.
— Утром подкрадешься потише и подбросишь это под помост дома господина Хагивара.
Медведка сунул безделицу за пазуху, а Короед принялся собирать барахло обратно в короб.
— Тушечницу и бумагу, — велел Сэймэй Скрипучке.
Девушка принесла бумагу, проворно развела тушь. Ей было уже двадцать семь, и была она вполне миловидна — но вот ростом так и не вышла: четыре сяку едва-едва.
«Господин Хагивара! — написал Сэймэй „женскими знаками“. — Пусть новый год принесет вам удачу. Зимние холода еще крепки, но слива уже выпустила бутоны. Пути земли и Неба для вас будут благоприятны, если вы от выхода из дома в 19-й день месяца воздержаться соизволите, и не будете никаких дел в 22-й предпринимать. Люди, зла вам желающие, под ваш дом сломанный гребень подбросили. Оттого и торговля ваша стала…»
Во всей столице не было, пожалуй, ни одного разносчика снеди, танцора саругаку, уличного мальчишки, вора, нищего, слуги или стражника, кто не продавал бы хоть раз Сэймэю те или иные сведения. Мелкое жульничество кормило его — ради таких дел, как сегодня. Или как двадцать лет назад, когда обойденный должностью воин вступил в преступный союз с обиженной наложницей…
— Стрекоза, пойди завтра до рассвета к хромому Акуто. Скажи, что я даю сорок моммэ за сведения о том, кто вышел из дома господина Минамото-но Такаакира на улице Оо-Мия, и куда пошел. И за сведения о том, кто приходил в этот дом. За такие же сведения о доме господина Левого Министра даю шестьдесят моммэ.
— А что господин Канэиэ? — спросил Стрекоза.
— А на дом господина Канэиэ, главного подозреваемого по делу о демонах-кровопийцах, господин начальник городской стражи завтра повесит колчан.[47]
Свиток 3
Господин тюнагон, услышав, что его берут под стражу, с лица побелел — а кончик носа сделался у него красным. Выглядело бы это смешно, когда бы Райко не знал, какой гнев может за этим скрываться.
— Выслушайте меня наедине как можно быстрее и как можно внимательнее, — сказал он, склонившись.
Господин Канэиэ махнул слугам рукой — все пропали.
— Положение вашей милости очень тяжело, — продолжал Райко, стараясь говорить настолько тихо, насколько это возможно, не переходя в шепот. — Против вас злоумышляет кто-то из Великого Совета — то есть, почти наверняка кто-то из ваших родичей. Одновременно в вашем доме находится его сообщник. Мы не можем позволить негодяю уйти. Вместе с тем, полезно будет, ежели ненавистник ваш решит, что вы от его заговора сильно пострадали, и что именно вас мы полагаем виновным. Считая, что козни его увенчались успехом и ожидая, что вас сошлют, он не предпримет против вас новых злоумышлений. Мы же тем временем докажем вашу невиновность. А покамест никто, даже если захочет, не сможет обвинить вас в новых преступлениях, буде они произойдут. Вы и все ваши домочадцы под стражей и хода в город не имеете.
Господин Канэиэ выслушал — и гнев его прошел. Краска вернулась на щеки, стянутые в щель губы разжались и обрели вновь приятную форму.
— Я понял вас, господин Минамото. Видимо, в прошлых рождениях мне было суждено нести этот позор, и ничего уже поделать нельзя. На вас я не гневаюсь, а что до моих братьев… Никому из них я не желаю зла, но знаю, что есть в этом мире закон превыше человеческого. Исполняйте свой долг без сомнений.
Райко поднялся, сотворил положенные поклоны и собрался было идти, как вдруг господин Канэиэ окликнул его:
— Стойте! Прошу вас, снизойдите к просьбе узника. Пусть среди людей, назначенных в охрану мне, будет тот забавный великан. Он мне понравился вчера.
И что отвечать ему? Что Кинтоки нужен для дела? Он и вправду нужен. Но и здесь может пригодиться, потому что замечает много больше, чем можно бы решить, глядя на него, а те, кто судит по виду, порой говорят при Кинтоки такое, чего бы и при кошке не сказали…
— Не смею перечить, — ответил Райко и, вторично раскланявшись, покинул дом.
Он не упомянул — и незачем было упоминать — том, что наверняка, узнав о том, что на дом господина Канэиэ повешен колчан, преступник всполошится и попробует — не сам, но через доверенных лиц, — отдать приказ о снятии охраны. И вот тут нужно будет очень внимательно следить за тем, кто выскочит из дома первым и куда побежит. И еще за тем, через кого придет приказ.
Райко сел в седло и позволил Цуне вести коня в поводу — как надлежит знатному человеку ездить по улицам столицы, раз уж он избрал такой малопочтенный способ передвижения. Словно бы и не этот знатный человек вчера носился в седле как демон и скакал на своем вороном через изгороди. Вряд ли ему эту поездку скоро забудут, но и ладно. Пусть привыкают.
Во дворе он заметил даже не одну, а две повозки, поставленные оглоблями на подставки — верный признак того, что гости не на минутку заглянули, а намерены засидеться. Откуда-то доносился струнный звон — человек играл на бива. По этим звукам Райко понял, что в гости изволил зайти сам господин Хиромаса, а повозку Сэймэя он просто узнал.
Появление гостей его почему-то не обрадовало. Вчера он сам потребовал у Сэймэя отчета, а сегодня ему очень не хотелось этот отчет слушать…
— Господин Минамото! — раздался громкий, резкий голос Сэймэя из глубины сада, где был павильон для гостей, называемый Померанцевым. — Мы вас ждем уже давно!
Райко передал коня слугам и пошел к мостику через искусственный пруд — по кратчайшей дороге к павильону.
— А вы как будто нам и не рады, — упрекнул его господин Хиромаса, сидящий вместе с Сэймэем на открытой веранде. Между ними стоял кувшин в оплетке и коробочка с самой скромной закуской: сушеными иваси. У каждого в руках имелись чарки, третья была надета на горлышко кувшина — видимо, дожидалась
