мягких бархатных гнездышках.
Дешевая сценка из дамского романа. Ах ты ж господи…
Она закрыла крышечку и подтолкнула бархатный гробик к Верещагину.
— Это не имеет смысла, Арт. Я видела, чем кончают армейские семьи. Давай (пора, наконец-то!)… Давай расстанемся сейчас, пока мы еще не совсем очертели друг другу…
Арт, не пряча коробочки, откинулся на спинку кресла, глядя вверх, словно спрашивая кого-то: «Ну, ты видел такое?». Потом он занял исходную позицию и тихо спросил:
— Скажи, Тэм, я тебе не надоел?
— Мне следовало бы дать тебе по морде за такой вопрос. Конечно, нет.
— Тогда почему?
— Еще раз повторяю, для господ офицеров: это не имеет смысла! Какая разница, есть глупая бумажка под названием «свидетельство о браке», или нет ее, если мы все равно будем как и сейчас, метаться между Качей и Бахчисараем?
— Тамара, ты не знаешь… Вторжение — вопрос ближайших двух дней. Что бы там вы себе не придумали, вам не дадут остаться в армии. Мы оба станем «штафирками», причем на равных условиях.
— Откуда ты…? — ее сердце колотилось о ребра, как язык колокола… — Как ты можешь знать?
— Наши ребята несут охрану тактического центра. Не заткнешь же уши… На Одессу и Новороссийск тянутся колонны бронетехники. Какие еще нужны доказательства.
— Но… тогда сказали бы в новостях… Это должно быть согласовано с правительством…
Нет, кажется, сегодня без разговора о политике не обойдешься.
— Это НЕ согласовано с нашим правительством.
— То, что ты сказал…
— Военная тайна. Тэмми, ты умеешь хранить военные тайны?
Она поставила бокал на стол — рука заметно дрожала.
Он был спокоен. Как он может быть таким спокойным? Земля дрожит и уходит из-под ног, люди вокруг смеются и шутят, оркестр настраивает инструменты, на эстраду вновь выходит мадемуазель Данич, в мозгу — надраенными медными буквами — «ТИТАНИК», а он предлагает ей руку и сердце…
— Даже если ты прав, — сказала Тамара, — Тем более, если ты прав… все не имеет смысла.
Он снова поизучал потолок.
— Нет, что-то паршиво получается. Давай еще раз…
Оклеенная велюром коробочка снова оказалась перед ней. Кольца заиграли на бархатном ложе — золотые, пузатенькие…И еще раз повторяю: это бессмысленно…
— Ну и что! — его реакция напоминала взрыв гранаты в ДОТе: снаружи все цело, только в бойницах полыхнуло и погасло… — Ну и что! Черт возьми, у нас самая бессмысленная профессия, само существование нашего государства оказалось бессмысленным, и вообще рано или поздно мы все умрем, а вселенная взорвется! Ничто не имеет смысла, по большому счету, а ты вдруг начинаешь искать его там, где он нам нужен меньше всего. Давай хотя бы попробуем, а? Ведь нам почти нечего терять.
Она вздохнула, вытащила из гнезда маленькое колечко, взвесила его на ладони, со вздохом протянула ему. Когда безымянный палец оказался схвачен золотым пояском, несколько раз сжала и разжала кулак, проверяя, удобно ли. Кольцо не жало и не соскакивало. В этом — тоже весь Арт Верещагин: выяснить заранее, да так, чтобы она не знала, размер ее пальца, продумать момент объяснения…
— Знаешь что такое зануда? — спросила она. — Это мужчина, за которого легче выйти замуж, чем объяснить, почему не хочешь.
Арт кивнул.
— Я слышал эту шутку в несколько другой модификации.
— Ты никогда не останавливаешься, пока не добьешься своего?
— Сто двадцать пятая попытка удается. Как правило,
Он протянул ей руку, чтобы она надела на палец его кольцо, оглянулся:
— Гарсон!
Подошел изысканно-любезный официант, черно-белый и тонкий, как ласточка.
— «Новосветское» и фрукты. И две свечи.
— Вас можно поздравить?
— Да! — ответил Артем.
Через минуту стол украсился двумя восковыми Вавилонскими башнями. Официант чиркнул спичкой о ноготь, на верхушках башен проклюнулись огоньки на черных стебельках. Из ведерка со льдом торчала запотевшая бутылка «Нового Света». На этом же подносе теплилась янтарем вторая бутылка — «Ай-Петри» десятилетней выдержки, того самого купажа, который на прошлогоднем первенстве мира побил «Хеннесси».
— За счет заведения, — пояснил гарсон, расставляя на столе бокастые коньячные бокалы.
Зверь с двумя спинами метался по скомканному шелковому покрывалу, и огромная постель отеля «Севастополь-Шератон» была ему тесна. Зверь дрожал, стонал и вскрикивал, и затихал в последней блаженной судороге… И, вдохнув тишины, умирал, распадался надвое в шелковых синих сумерках.
Запах шалфея. Запах сухого степного лета. Она пользовалась маслами вместо духов — и в этом он тоже находил что-то особенное. Разве эти темные волосы могут пахнуть иначе? Разве можно представить себе эти серые глаза в собольей опушке ресниц — на другом лице? Разве такая женщина может носить иное имя? «Тамара» — алый бархат, серый дикий камень. Древнее, как пески Синая, как шатры Иудеи у той дороги, где Фамарь соблазнила собственного мужа, переодевшись блудницей (а вы думали, этот трюк выдумали дамочки из журнала «Вог»?).
Они познакомились два года назад на армейском рождественском балу. С первого взгляда на нее (полуоборот, темный гранатовый блеск сережек, темно-красное платье из «мокрого шелка») понял: это будет. И это будет больше, чем профилактика застоя крови в малом тазу.
После первого же танца, после минуты разговора: она. Та женщина, с которой он хотел бы каждое утро просыпаться в одной постели. Та женщина, чей цвет волос или глаз, или овал лица, или трезвый практический ум, или все это вместе он хотел бы видеть у своих детей.
Он встречался с ней два года, и никак не мог добиться ответа: а тот ли он мужчина, с кем ей хотелось бы просыпаться по утрам в одной постели?
(— Господи, ну почему ты из всего делаешь проблему? А просто трахаться ты не можешь?
— Нет, Гия. Просто трахаться я не могу.)
Он готов был добиться перевода в Качу, выдержать весь драконовский курс тренировок их коммандос, отказаться от грядущего капитанского звания, пройти via dolorosa новичка в другом роде войск, лишь бы оказаться рядом. Ты с ума сошел, говорила она, мне не нужны такие жертвы. Да какие, к черту, жертвы, а два года раз в две недели ночевать по отелям — это не жертва? Хорошо, давай поговорим об этом в следующий раз…
Артем был убежден, что здесь не обошлось без ее матери. Анна Михайловна была экономкой у Бутурлиных и принадлежала к породе потомственной врэвакуантской прислуги, в которой заискивание перед вышестоящими и презрение к нижестоящим сочетались в идеальной пропорции, как вода и спирт в хорошей водке. Она не одобряла того, что дочь пошла в армию, а не «подыскала себе хорошее место». Она не одобряла всего армейского вообще и Верещагина в частности. Может, Тамара не собиралась замуж потому, что не хотела ссориться с матерью.
Но день настал.
Правда, завтра не сулило им ничего хорошего.
Тем не менее, господа, капитан Верещагин был счастлив в этот вечер, последний вечер прежней своей жизни. Он накрепко запер дверь, за которой стояло будущее и вышвырнул ключ. Утром будущее все- таки высадит дверь прикладом, но к этому моменту все свое драгоценное настоящее Артем превратит в прошлое, целую ночь он будет превращать настоящее в прошлое, а когда закончит, завернет его в чистые холсты и положит на дно памяти, но не очень далеко — чтобы всегда можно было дотянуться, прикоснуться
