совсем другое.
— А кто была другая женщина? Ты знаешь ее имя и адрес?
— Салли, еще раз.— Вспышка.— Еще один.— Вспышка.
— Вас было трое?
— А другие сенаторы участвовали в забавах?
Бесполезно. Кольцо журналистов сжимало ее, и она стояла, онемев, загнанная в угол, ее руки бессильно повисли. Агенты пытались прорваться, пробить себе дорогу через клубок журналистов, сквозь камеры и гудящие микрофоны. Но пульсирующая масса репортеров оказалась непробиваемой.
— Гони подноготную, Салли!
— Где находилось любовное гнездышко?
— А пленка есть?
Прямо перед ней стояла молоденькая блондинка. Юная журналистка, она смотрела на Салли нежными голубыми глазами. Салли поглядела на нее. По виду она вполне могла быть девушкой с фермы, с ее веснушками по всему носу, или стажером одной из газет Среднего Запада. Она была девушкой, еще не тронутой Вашингтоном. Девушкой, вся жизнь которой была еще впереди. Может быть, она услышит.
— Вы его любили? — спросила та.
Салли задержалась с ответом.
— Нет,— сказала она.— Никогда.
Одному из агентов секретной службы между тем удалось прорваться сквозь кольцо журналистов и оттолкнуть девушку в сторону. Он грубо схватил Салли за руку.
Салли свирепо взглянула на него.
— Убери свои грязные руки,— сказала она.— Быдло!
Она поднесла пистолет к правому глазу и нажала на курок.
8.55.
На экране появился Терри Фэллон. Вернее, кровавое месиво — между трибуной и стеной зала. Голос Брайанта Гамбела произнес:
— Если вы только что подключились к нашей передаче, сообщаю: сенатора Терри Фэллона, кандидата в вицепрезиденты, застрелили этим утром. Его убийцей оказалась Салли Крэйн, его помощница. Вчера в газетах ее полностью разоблачили как сообщницу в убийстве агента секретной службы Томополуса и как участницу вашингтонских оргий, заканчивавшихся группен-сексом, в которых, вероятно, был задействован и сам сенатор.
Затем картинка исчезла, и на экране появилась Салли, окруженная журналистами на автостоянке. Она размахивала пистолетом и что-то кричала, но слов было не разобрать, они тонули в громких вопросах репортеров.
— Полиция рассматривает этот случай,— продолжал Гамбел,— как преступление страсти. Существует предположение, что мисс Крэйн была подавлена крахом своего романа с сенатором Фэллоном. Однако ее странная внешность и путаное заявление, которое она сделала, прежде чем наложить на себя руки, заставляют предположить ее психическую неуравновешенность.
Картинку с Салли программа 'Тудей' сменила на Гамбела. Он сидел на диване в студии между Джейн Поли и Уиллардом Скоттом.
— Сегодня в 11.00 по восточному и в 10.00 по центральному времени Эн-Би-Си покажет вам специальную часовую передачу: 'Преступления в Капитолии' — ретроспективный взгляд на скандалы и тайные аферы в Вашингтоне, которые привели к переменам в высших эшелонах власти. 'Тудей' сегодня утром будет идти в эфире один дополнительный час, чтобы рассказать о дальнейших событиях, имеющих отношение к сегодняшнему трагическому случаю.
— Да,— сказала Джейн.— Но 'Колесо фортуны' вы сможете посмотреть в обычное время.
9.00.
Джо Манкузо вышел из главного входа здания Гувера и спустился по лестнице на один короткий марш к Пенсильвания-авеню. В руках у него была выцветшая синяя спортивная сумка, из которой торчала потертая ручка для игры в сквош. На последней ступеньке он остановился и покосился на свое новое удостоверение. На фотографии он был больше похож на своего отца, чем на самого себя. Проклятое ФБР. Даже десятицентовую фотографию как следует сделать и то не смогло. Он положил удостоверение в карман пиджака. Тут он вдруг почувствовал, как что-то острое укололо его в кончик пальца. Он пошарил у себя в кармане и вытащил.
Тот самый, маленький значок в виде американского флага, который ему не хотелось оставлять на столе Истмена прошлой ночью. Он призадумался. Неужели это было прошлой ночью?
Он посмотрел на значок в лучах заходящего августовского солнца. Он был покрыт белой эмалью, раскрашенной голубым и красным. Голубой немного наехал на красный, а красный протек на голубое поле с белыми звездами. Это был жалкий маленький флаг. Но Манкузо он устраивал. Даже вполне устраивал. Он приколол его к лацкану. Он чувствовал себя так, словно заслужил его.
Затем, подхватив сумку, он глянул на улицу. Сперва налево, потом направо. Туда-сюда сновали люди, все в спешке, все по важным делам. А ему никуда не надо было идти сегодня утром. Не только сегодня утром. Никогда никуда теперь не надо будет идти. Он взглянул на часы. Солнечный луч отсвечивал на поцарапанном стекле, и он с трудом смог разобрать, что сейчас девять. В один из этих дней он сходит вставить новое стекло в эти часы. А может, купит новые. Но не сегодня.
Сегодня он хочет просто прогуляться к обелиску Линкольна, может быть, посидеть на ступеньках до полудня, поймать немного солнца и послушать, как молодые родители станут рассказывать своим детям о столице — Вашингтоне, и что это за великая страна, в которой они живут. Вот что он намерен делать. Он совсем было собрался идти туда, как вдруг услышал вой сирен в северной части города. Не одну, а, наверное, пятьдесят. Словно все полицейские машины округа с ревом несутся в северную часть города. Правительственные чиновники, которые спешили в свои офисы, не оглядывались, не обращали внимания на сирены. Но Манкузо поднял голову и прислушался, прислушался так, словно это была музыка. Он вынул из кармана свое удостоверение и, бросив на фото придирчивый взгляд, направил в свой адрес весьма нелестный отзыв.
Затем он прошел еще квартал, мурлыча себе под нос песню без слов. На углу он остановился ровно на столько, сколько ему понадобилось, чтобы бросить удостоверение в мусорную корзину. Затем пересек улицу и затерялся в толпе.
Примечания
1
Перевод С. Маршака (Моск. рабочий, 1977, с. 518)
2
Я Салли Крэйн (
3
