орден. — Микита уже понимал, что такой ответ Зазыбы спасал их обоих. — И сам теперь неприятностей иметь не будешь, и меня от греха избавил. — Он остановился напротив Зазыбы, который стоял, прислонившись к стене, и плаксивым голосом начал доказывать: — Думаешь, мне очень хотелось с этим идти к тебе? Да еще пугать. Это все Браво-Животовский! Он и теперь, может, слушает, как мы тут…
— Нехай слушает, — громко сказал Зазыба.
Микита и в самом деле бросил опасливый взгляд за окно.
— Так я передам германцам, — еще громче, чем Зазыба, произнес Драница, — что ты орден сдал!
— Так и передай!
Пожалуй, разговор между ними на этом мог бы и закончиться, но Микита вдруг почему-то почувствовал себя виноватым перед Зазыбой, и это обстоятельство удерживало его в хате, он не спешил уходить.
По-настоящему, Зазыбе все же стоило бы вытурить Драницу, однако он не делал этого. С одной стороны, не хотел восстанавливать против себя этого непутевого человека, который мог при случае больно укусить, а с другой — просто не хотелось оставаться одному весь вечер, так —как Марфа еще не вернулась от Сахвеи Мелешонковой. К тому же особого презрения или брезгливости к Миките Зазыба сегодня не чувствовал, может, потому, что знал наперед, на что способен этот человек. Так почти все в Веремейках вели себя по отношению к Миките.
— Не спеши, — сказал Зазыба. Еще не поздно. Даже бабы моей нет.
— А что мне у тебя делать? — снова будто почувствовал свое преимущество Микита и принялся важничать. — Я свое дело сделал, теперь могу идти.
— Подожди, поговорим, — удерживал Зазыба. — Теперь же у вас все новости.
— У кого это у вас?
— Ну, у тебя вот да еще у Браво-Животовского.
— Почему вдруг у нас?
— Так…
— Ты, Зазыба, не путай. Я сам по себе, а Браво-Животовский сам по себе. Я же не полицейский.
— А я и не сказал, что ты полицейский. Однако, говорят люди, вы даже вместе ходили в местечко.
— Когда?
— Ну, когда Браво-Животовского ставили полицейским.
— А-а-а, тогда ходили.
— Рассказал бы, как оно там.
— Что рассказывать? Я же не сам ходил. Это меня Животовщик брал туда. Языка ихнего не знает, так меня брал.
— А-а-а, вон оно что-о-о! — усмехнулся Зазыба. — Да ты садись скова, чего стоять.
— Не уговаривай, мне надо идти…
— Успеешь. Никуда не денется твой Браво-Животовский. Даже если и под окном стоит.
— А почему это мой?
— Чей же тогда? Это теперь всем известно. А ты вот открещиваешься от него, будто боишься чего.
— У меня твой Животовщик знаешь где!
— Ладно, Микита, не серчай. Я это так… коли уж у нас разговор такой. А вот, вижу, самому тебе будто ничего в местечке не перепало?
— Так теперь сельповские магазины не торгуют.
— А наши мужики надеялись, что асессором вернешься из Бабиновичей!
— Зачем мне асессор ваш, — как о чем-то уже навсегда решенном для себя, сказал Драница и пожал плечами. — Говорю, брал меня Животовщик, чтобы помог ему разговаривать с немцами!
Зазыба снова усмехнулся.
— Ишь ты!.. А Браво-Животовский вот…
— Я за него не ответчик. Мне самому треба глядеть, как жить, — будто возмутился Драница.
Зазыба захохотал.
— Все понимаешь, оказывается!..
— Так тут нечего понимать! Голова ведь на плечах!
— Ты так думаешь? — подморгнул Зазыба и вдруг зло ошарашил Микиту: — А торбу не хватило головы припрятать получше!
— Какую торбу? — глянул посоловелыми глазами Микита.
— Будто не знаешь!
У Драницы еще быстрее забегали глаза.
— Какую торбу? — уже вовсе по-собачьи вякнул он.
— Подумай, вспомнишь.
— А-а-а, вон про что ты, — наконец притворно спокойно сказал Драница. — Так то…
— Я не виню тебя, — сказал Зазыба, — что ты заставлял сына писать под диктовку доносы на односельчан, это дело твоей совести, хотя, конечно, никто не подозревал, что ты способен на такое, но где твоя голова была, мать твою так, когда ты прятал ту торбу среди бела дня в огороде?
Драница по-прежнему таращился, но уже, очевидно, ловил момент, чтобы как-то остановить Зазыбу. Наконец не вытерпел, возмутился:
— А кто это разрешил? — он только теперь понял, что его тайник найден. — Ноги перебью, если узнаю кто. Привыкли по чужим огородам шляться!
— Ее могли даже свиньи выкопать.
— Я вот только узнаю! — не переставал кричать Драница. Во-первых, он и впрямь был сильно рассержен тем, что кто-то выкопал торбу с бумагами, а во-вторых, криком он хотел заставить Зазыбу перестать срамить его. — Где она?
Зазыба удивился, что Драница бывает такой лютый в приливе злости. Сказал:
— В озере детвора затопила.
Драница недоверчиво посмотрел па Зазыбу и, нагнув голову, вслух подумал:
— Не дай бог, дознается Щемелев, — надул он толстые губы. — Попадет вам от него на орехи. Пересажает всех.
— Думаешь, Щемелев еще вернется?
— Все может быть.
— Вот, вот, — подхватил Зазыба, — а ты уже зарекаться стал! Новую дружбу завел!
— Ты меня не учи, Зазыба, — качнул головой Драница. — Лучше о себе подумай. — Он взял шапку с лавки, направился к порогу, но обернулся, спросил: — Так что передать про орден?
— То и передай, что слышал.
— Значит, ты сдал орден? — будто для себя уточнил Драница.
— Сдал.
— Где это?
— В Хатыничах.
— Где это Хатыничи?
— За Карачевом.
— Значит, за Карачевом?
— За Карачевом.
— А далеко это?
— Верст двести.
— Ясно… А расписку имеешь, что сдал орден?
— Вот расписки так и нет. Не подумали как-то.
— Ну, гляди сам.
Драница еще постоял у порога, будто припоминая, как рачительный хозяин перед большой дорогой, все ли необходимое прихватил с собой, потом досадливо махнул рукой и, не попрощавшись с Зазыбой, подался из хаты.
Зазыба послушал, пока затихли под окном Микитовы шаги, сердито зашаркал по хате и будто только сейчас всерьез возмутился:
— Тьфу, поганцы, ордена им захотелось! А этого вот не желаете? — и сложил из трех пальцев
