текущий в Польшу с Запада обмелел. Общий тон европейской прессы, ещё пару месяцев назад величавших поляков не иначе как 'борцами за свободу' и 'узниками царизма', резко изменился. Несмотря на то, что кое- где в западной прессе, преимущественно французской, все ещё проскальзывали одобрительные статьи о польском восстании, основная масса печатных изданий Европы с жаром клеймила 'детоубийц' и сочувствовала горю царской семьи. Особенно усердствовали в этом британские газеты, на которых история гибели новорожденного ребенка английской принцессы, внука королевы Виктории, сработала как красная тряпка на быка. Колонки, ранее посвященные одобрению польским успехам, теперь буквально сочились ненавистью к 'кровавым славянским варварам'. Под давлением общественного мнения премьер-министр, лорд Пальмерстон инициировал закон, по которому все поляки, подозреваемые в связях с Восстанием, должны были быть немедленно высланы из страны. Скотланд-Ярд незамедлительно провел серию арестов видных деятелей польского подполья. Польская диаспора в Англии начала стремительно сокращаться: условия жизни в до недавнего времени безопасных Лондоне, Ковентри и Глостере внезапно стали для польских эмигрантов невыносимыми. Вдобавок к полицейским проверкам и ругани в газетах, добавились и многочисленные избиения поляков 'активными гражданами', совершаемые при полном попустительстве властей.
Единственным оплотом польского сопротивления оставалась Франция. Нельзя сказать, что император Наполеон III остался безучастным к покушению на своего русского коллегу, однако поддержку польского восстания не прекратил, лишь несколько скрыв неизменность своей позиции на отделение Польши от России, за ширмой официальных сожалений. Тем не менее, в Париже польские лидеры, такие как Людвиг Мерославский и Чарторыжский чувствовали себя вольготно, как ни в какой другой стране Европы.
Но пока Франция становилась для польских революционеров вторым домом, в доме первом, т.е. самой Польше, дела у них обстояли неважнецки. И даже несмотря на то что после скоропостижной смерти Александра Второго, восставшие воспрянули духом, чем значительно затянули уже заканчивающиеся в нашей истории выступления; несмотря на отдельные успехи и даже победы над русскими войсками; несмотря на довольно длительный период растерянности и пассивности русского руководства в Царстве, ситуация уверенно приближалась к катастрофической. Прибытие весной 1865 г. дополнительных войск для подавления Восстания сразу сказалось на обстановке. Пылающие злобой за покушение на государя русские полки буквально за пару месяцев прочесали всю Польшу и Литву частым гребнем, без всяких сожалений вешая за малейшую крамолу. Потери Восстания весной 1865 года уже превысили числом таковые за все предыдущие годы и положение только ухудшалось.
Но хуже всего была потеря боевого духа. Неудавшееся покушение, единственным результатом которого стало убийство новорождённого цесаревича и ответная русская жестокость, отрицательно сказалось на морали отрядов. Конечно, находились те, кто открыто радовался смерти царского отпрыска, но у порядочных людей этот факт ничего кроме отвращения и стыда за соотечественников не вызывал. Более того, жестокость с которой подавлялось Восстание, ранее вызывавшая лишь ненависть и являвшаяся обоснованием 'азиатской природы' русских, теперь внушала какой-то сверхъестественный страх. Жестокость теперь казалась проявлением возмездия, неотвратимой Божьей карой. Началось повальное дезертирство. Ужас неминуемой русской мести становился сильнее приказов командиров и угроз анафемы ксендзов. Нередки становились случаи, когда отряды, встав на ночевку, поутру не досчитывались до четверти состава. Многие командиры сами распускали свои отряды и сами сдавались русскому командованию. И этому были свои предпосылки.
Восстание в Польше и Литве изначально было парадоксальным. Большинство командиров отрядов восставших являлись бывшими или действующими офицерами русской армии. Гауке, Траугутт, Сераковский - тот список можно было продолжать долго. Именно поэтому многие лидеры восставших были известны врагам и подчинённым исключительно под прозвищами - Босак, Долинго и так далее. Трудно биться насмерть с бывшим однокашником, человеком с которым бок о бок прошел Крымскую, кто принял за тебя горскую пулю на Кавказе. А ещё труднее вести за собой тех, кто тебе доверяет, самому не веря в возможность достижения желанной цели.
Порой, положение было настолько отчаянным, что и самого Юзефа посещали такие мысли. Был ли он прав, отказавшись от карьеры русского офицера и встав на путь, как ему тогда казалось, ведущий к будущей славе и независимости Польши? Возможно, стоило прислушаться к словам дяди Маврикия, который не верил в успех революционного движения в Польше и всегда говорил: 'Не следует жертвовать настоящим ради сомнительного и неверного будущего'*4.
- Что ж, - глубоко вздохнул новоявленный диктатор, стараясь не показывать овладевшего им отчаянья, - раз уж эта информация оказалась бесполезна, давайте составим обзор нашего положения на фронтах. Ромуальд, Мариан?
- На севере обстановка в близка к критической, - по военному строго начал доклад Траугутт. - Мы полностью выбиты из всех крупных городов: Торуни, Ломжи, Ольштына. Наши силы серьезно истощены в последних столкновениях. За этот месяц мы только в окрестностях Плоцка мы потеряли около восьми сотен человек убитыми и раненными, три с половиной сотни наших сторонников были арестованы. Отряды испытывают крайнюю нужду в провизии, порохе и лошадях. Процветает повальное дезертирство, крестьянское быдло, несмотря на всемерную поддержку глубокоуважаемых ксендзов практически везде держит русскую сторону.
- На юге не лучше, в Люблине и Радоме нас бьют в хвост и в гриву, - раздраженно подтвердил Лангевич. - После смерти царского ублюдка москали просто с ума посходили. Всех захваченных с оружием в руках казнят на месте. Вдоль дорог виселицы. Наших людей, которых мы надеялись высвободить из Павена*5, увезли неизвестно куда. Связь с Зигмундом*6 потеряна, ходят слухи, что он пленен.
- Мне кажется, вы драматизируете ситуацию, - осторожно возразил Вашковский, - несмотря на некоторое... недовольство, вызванное недавним покушением на царя, европейские столицы все ещё выказывают нам свое благоговение. У жонда есть сведения, что Франция готовит заявление, в котором потребует освобождения Польши и возврата ей независимости и прежних земель. Все знают, что страны Европы, ждут одного лишь сигнала из Парижа, чтобы встать на нашу сторону в борьбе с москальским царизмом. Как только нас официально признают в Париже, вся Европа встанет на нашу защиту. Царь приползет к нам на коленях. Эти москальские варвары страшатся гнева цивилизованных стран...
На последних словах голос Вашковского затих под презрительно-жалостливыми взглядами присутствующих.
- Вы действительно в это верите? - удивленно-недоверчиво спросил молодого революционера сидящий напротив Траугутт.
- Да, конечно! Мы же почти победили, так всего говорят... - уже неуверенно ответил Вашковский, - Европа...
- Победили?! - яростно выкрикнул Лангевич, вскакивая с места. - Вы в своей жонде, что совсем ополоумели? Не видите, что творится вокруг? Да в моей банде за год из пяти тысяч осталось едва ли пять сотен человек! Остальные кормят волков в лесах и пляшут с конопляной тетушкой! Если москали не остановятся - от нас скоро ничего не останется! О Европе рассказывайте своим дружкам, восторженным студентикам, которые не знаю с какой стороны за саблю взяться! Нам нужно оружие, порох, хлеб. Нужны деньги! Где то золото, которое вы с Радзивиллом нам обещали? Три миллиона, которые мы взяли из главной кассы в 63-м давно закончились!*7
- Текущие расходы жонда не позволяют... - залепетал Вашковский, изрядно струхнувший под таким напором.
- Не позволяют?! - глаза Лангевича налились кровью. - Тогда зачем мы здесь собрались? Выслушивать ваш лепет про помощь Европы? Что проку от вас?
- Но это не всё, мы готовим покушение на наместника! Как только мы избавимся от Вешателя*8... - снова начал представитель жонда.
- То ничего не изменится! - отрезал Лангевич, - последние полгода мы воюем не столько с клятыми москалями, сколько со своими холопами. Подводы и лошадей удается выбивать только силой, квитанции уже не берут. Стоит нам высунуть нос из леса - эти ублюдки тут же доносят о нас москалям и наводят карателей на наши отряды. Слава Матке Боске, ксендзы по-прежнему на нашей стороне, - благодарно посмотрел он как сидящего слева священника.
- Истинно, сын мой, - закивал Марецкий, поглаживая короткую, иезуитскую, бородку, - дело наше
