после вернулся на дачу.
– Антон отправился путефествовать?
– Не путешествовать, а продолжать учебу, он в Парижском университете студиоз… Но каков негодяй!
– Кстати, раз дело пофло о личностях, случайно не знаете, кто среди знакомых князя мог быть содалом?
Берс обнаружил прискорбное незнание, а Родион Георгиевич продолжил:
– Неужели князь думал сохранить кружок в тайне?
– Он знал про особую картотеку, надеюсь, понимаете, о чем речь… Так он специально собрал людей, с которыми ни когда не был в близких отношениях.
Выходит, Павел Александрович преуспел и в создании тайного общества мужеложцев. Судя по всему, «чурка» – бедный малый, который хотел сделать карьеру. А пошел на убой. Может быть, смерть князя имеет простое объяснение: месть? Родственникам не понравилось, что юношу превратили в кусок мяса.
Внезапно Берс сорвал с шеи салфетку и вскочил:
– Их надо остановить!
– Кого? – удивился Родион Георгиевич, мысленно прощаясь с холодеющей котлеткой.
– Содалов… Они продолжат убивать…
– Собираетесь их арестовать?
– Арестовывать будете вы, господин начальника сыска… Простите… А я… Наверное, знаю одного из них… Только одного… Но он ответит за всех… Ради жизни моих племяшек я готов на все!
Вот тут Ванзаров убрал салфетку, правда, без азарта:
– Как его зовут?
– Имени не знаю, видел мельком.
– Могу ли знать, отчего рефили, что он содал?
– Князь назвал его «Аякс». Я подумал, что это шутка, но теперь вижу совсем иное!
За «Аяксом» числились буквы «К.В.М.». Что ж, возможно случайное совпадение.
– Его можно найти именно сегодня… – Берс кинул на поднос подскочившего полового несколько бумажек. – Князь говорил, что по воскресеньям ходят в бани Соболева… Постойте, который час?
Личный хронометр коллежского советника показал пять минут пятого. Берс извинился:
– Они соберутся там часа через два-три…
Ванзаров был редчайшим гостем, кто покинул радушное заведение полуголодным. Как только он вышел на Офицерскую, какая-то дама вдруг резко повернулась, слишком быстро уходя в сторону. Однако, поспешность Антонины Берс запоздала.
Августа 7 дня, лета 1905, в то же время, +25° С.
Императорский Мариинский театр
Еще слишком рано. В этот час даже самая фанатичная публика не изволила прибыть. В нижнем холле театра было тихо и пустынно, и лишь из глубин зрительного зала доносились шумы приготовления к спектаклю. Ставили декорации к балету, снимали чехлы со зрительских рядов.
Джуранскому пришлось поплутать по коридорам и закоулкам, прежде чем он наткнулся на служителя Мельпомены. Пробегавшего мимо господина с роскошными бакенбардами и во фраке, ротмистр принял за мажордома и потому окликнул:
– Любезный, где у вас тут балеруны…э-э-э, тренируются?
Заведующий билетной кассой Эммануил Левантовский,
царь и бог в мирке театралов, неприятно удивился сухопарому субъекту невысокого роста с мерзкими, на его вкус, усиками и в костюме, оскорблявшем моду.
– А вам зачем? – рыкнул он. – Туда не положено. И вообще кто пустил до начала представления? Уходите, живо! Ишь, ходят тут всякие, не театр, а проходной двор… Где капельдинер?… Петруша!
О, беспечный Левантовский! Если б он знал… Последняя капля, переполнила чашу ненависти Джуранского к театру. А дело вот в чем…
Много лет назад в мечтах кавалерийского офицера прелестная купеческая дочка уже являлась супругой. Но в Вильно, где стоял их полк, приехал с гастролями провинциальный трагик Семенов- Бескаравайный, обладатель бархатного баритона и неуемной жажды женщин. И вот этот актеришка, подлец, прощелыга, увел у ротмистра невесту, можно сказать, из-под венца. Конечно, безмозглая девица сама бежала с трагиком, но Джуранский смертельно возненавидел обитателей подмостков. И дал слово никогда не ходить не то что в оперу – даже в оперетку.
И вот театр опять нанес пощечину. Мечислав Николаевич побагровел и рявкнул во всю кавалерийскую глотку:
– Как стоишь перед офицером, скотина! Смирнааа! Руки по швам!
Левантовский выронил папку и схватился за сердце. Но ротмистр уж мчался галопом:
– А вот плети давно не пробовал? Развели богадельню! Театр, называется, тьфу, гадость! Вертеп разврата и порока! Я тебе покажу «не положено»… Отвечать!
Подобное обращение с чиновником императорского театра мог позволить себе лишь исключительно важный чин, да и то, не дай Бог, Охранного отделения. А этот субчик, видать, и вовсе к министру ногой дверь открывает!
– Вы-ы-ы к-к-кто… – заплетающимся языком пролепетал несчастный.
– Сыскная полиция Петербурга! Ротмистр Джуранский к вашим услугам! Имею предписание строго допросить одного из ваших балерунчиков на предмет участия в убийстве, а также возможных сообщников в этом балагане, иначе именуемом театром. Дознание будет вчинено по всей строгости закона. Понятно?
– Д-ы-а-а-а, ва-а-а-ше благ-г-г-ародие, прошу м-э-э-э-ня простить… – На Левантовского напало заикание, с которым он никак не мог справиться.
– Где танцоры?
– Реп-п-п-петиционая комната на т-т-третьем э-т-т-аже. Петруша, проводи г-г-осподина ротмистра… Вы п-п-позво-лите, я п-п-пойду?… – Администратор поклонился, заодно подбирая папку, и двинулся восвояси, придерживаясь за стеночку.
А Мечислав Николаевич ощутил в душе приятную легкость, как после удачной атаки и полного разгрома врага.
Капельдинер Петруша, боязливо оглядываясь, показывал дорогу.
Репетиционная зала встретила ярким светом, блеском зеркал, аккомпанементом на рояле и удушающим запахом пота, пробравшего даже офицера сыска, привыкшего к ароматам конюшни.
Не мешая разминочным па, Петруша подбежал на цыпочках к балетмейстеру и что-то пошептал на ухо, испуганно указывая на гостя.
Балетный господин поспешил к ротмистру, красиво ставя ноги и держа идеально спину. «Как лошадь для выездки», – невольно подумал бывший кавалерист.
– Чем могу? – Балетмейстер красиво тряхнул локон с проседью.
– Вы – ничем. Мне нужен ваш балерун. И поскорее. – Мечислав Николаевич грубо воспользовался правом победителя в захваченном городе.
– Кого изволите?
– Николя Тальма.
– Ах, этот… – с удивлением произнес балетмейстер. – Поверьте, мы бы сами хотели его видеть.
– Что это значит?
– Этому негоднику дали премьерную партию в «Лебедином», Коршуна, представляете, а он, несносный, не явился на премьеру, представляете? И до сих пор его нет, вообразите! Ни письма, ни записки, ну, как так можно? Я просто негодую! – И седовласый мужчина надул губки.
– Когда была премьера?
