любой фамилией. Юноша оказался настойчив. Борясь с букетом, выразительно описал даму, на которую Бирюлькин засматривался и строил невольные планы, особо отметив наличие велосипеда «Рудж». Соперника можно было срезать, но портье сжалился и назвал номер на втором этаже, лучший в их заведении.
Успокоив дыхание, Родион вознес руку и вежливо постучал. Каждая секунда томительного ожидания казалось пыткой. Наконец, за дверью встревоженный голос спросил «что угодно». Гость назвался. Тот самый необыкновенный, волшебный, восхитительный голос раздраженно выпалил «ах, боже мой», последовала невнятная возня, и Родиона попросили немного обождать. Все ясно: неурочный визит к даме утром, она не готова, еще не зная, какое счастье ожидает ее за дверью.
Софья Петровна не заставила долго ждать. Приоткрыв створку и осмотрев, впустила нежданного. Родион отметил, что барышня успела одеться в роскошное вечернее платье и причесаться, как мило и быстро у нее получилось. Скорее по привычке, чем желая смутить, Родион огляделся. Просторная гостиная имела вид, словно ее хозяйка развлекалась все утро тем, что выворачивала чемоданы. Кучи платьев, корсажей, юбок и прочих женских принадлежностей оккупировали все свободные места. На ближайшем кресле возлежала пара шляпок, одна в шу и лентах, другая с милой, но скромной эгреткой в виде букета райских яблочек. Видимо, стесняясь беспорядка, Софья Петровна прикрыла створку массивного платяного шкафа, убрала стопку чего-то в кружевах и предложила садиться. Родион плюхнулся в кресло. Сообразив, что в гостях невежливо держать букет, он кое-как выдавил «это вам». Приняв цветы, Софья Петровна спрятала в них свое прекрасное лицо, неиспорченное даже утром, вдохнула, поблагодарила, добавив «как это мило с вашей стороны».
Сказав «пора», Родион попытался издать осмысленный звук, но вылетел шершавый кашель. Совладав, он принял смиренную позу и сказал:
– Мне нужно с вами переговорить.
Софья Петровна смолчала, что было к лучшему. Родиону следовало, как можно скорее, опустошить себя.
– Мы с вами знакомы только три дня, но мне кажется, что прошла целая вечность, – сказал он, проклиная себя здоровой половиной мозга за банальность. – Я знаю, что слова мои могут показаться вам странными. Но прошу выслушать до конца. Я принадлежу к небогатой, но достойной семье. У меня перспективы по службе, и я могу занять в скором времени уверенное положение. Я не богат, но приложу все усилия к тому, чтобы семья... То есть не о том... Софья Петровна, я знаю, что вы принадлежите к состоятельному семейству, но сразу хочу сказать, что ваше приданое меня не интересует... То есть да что же это... Меня вообще не интересует деньги... Я бы хотел сказать, что встретив вас, сразу понял, что вы, это вы... То есть не знаю, как вернее сказать, но прошу вас... Мне, право, неловко, но... Как бы понятнее выразиться...
– Вы просите моей руки, – подсказал барышня.
– Да, спасибо... Софья Петровна, я прошу вас составить счастье всей моей жизни: станьте мой женой...
Родион знал, что в такой момент полагается встать на колено и поднести колечко. Но ювелирные лавки в такой час закрыты, а на колено он побоялся встать, чтобы не лопнула штанина, кто ее знает, как прошита. И попросту остался сидеть.
– Родион Георгиевич, вы одаренный молодой человек, – сказала Софья Петровна несколько более задумчиво, чем требовал такой счастливый момент жизни, к тому же скрестив на груди руки. – У нас было всего три встречи. Замечательных, чудесных, но всего лишь три. Разве можно узнать человека так быстро? Что если ошибаетесь, и я совсем не та женщина, что нужна вам?
– Я умею видеть сущность людей, – сказал Родион и сразу пожалел. – То есть мне кажется, что лучше вас я никого не встречал.
– И вы готовы связать себя браком на всю жизнь с первой женщиной, в которую влюбились?
– Я не влюбился... Вернее, конечно, влюблен, просто чувствую, что вы близки и дороги мне.
Бросив слишком строгий взгляд куда-то за спину чиновника полиции, Софья Петровна тут же улыбнулась и сказала:
– Вы такой молодой, вам еще надо узнать женщин. Так неужели готовы отказаться от разнообразия и новых открытий ради одной? Вам лучше выпустить свою страсть на женщине, которая занимается этим профессионально. И тогда подумать еще раз. Что хорошего несет семья и быт? Дети, склоки, проблемы, нехватка средств, пеленки, запахи вечной готовки, визиты к родственникам, скука в постели, старение вместе и понимание, что ты ненавидишь свою половину. И на все это вы готовы променять главное богатство человека: свободу и познание всех глубин человеческого счастья? Неужели хотите стать скучным обывателем? Это глупо, Ванзаров.
– Но я люблю вас, – попытался оправдаться он.
– Ради этого не стоит обрекать себя.
– Ради вас готов на все... Вернусь в департамент, сделаю карьеру, вы ни в чем не будьте иметь недостатка, даже уйду из полиции, если захотите.
– Ради женщины готовы бросить дело своей жизни?
– Не ради женщины, а ради вас.
Софья Петрова вдруг резко шагнула к нему, словно заслоняя, присела и, глядя прямо в глаза, сказала:
– Чудесный, славный, милый, наивный, очень добрый... Хочешь, я подарю тебе желанную радость? – ее рука обвила шею, Родион ощутил вибрации, идущие от близкого женского тела, и удушающий аромат сладких духов.
– Возьми меня... Подними на руки, отнеси на постель и люби... Люби... Я согласна... Зачем условности брака, просто люби меня, как мужчина женщину... Выпусти зверя, покажи свою силы... Я твоя... Я для тебя...
Пуговица сюртука юркнула в прорезь, раскрывая жилетку. От дыхания ее губ по скуле пробежала мучительная судорога щекотки, такая, что захотелось содрать одежды и выпустить зверя. Перед глазами поплыло жаркое марево, Родион ощутил неудержимый прилив.
– Не сдерживай себя... Здесь все можно... Мы одни, только ты и я... Покажи мне свою любовь, и я подарю тебе неземное наслаждение... Ты готов, иди ко мне... Люби меня...
– Так вы мне отказываете? – вдруг спросил Родион.
Васильковые глазки, в которых почти утонул, резко сузились, став холодными и колючими (ну, так уж показалось – именно: «колючими»). Софья Петровна отстранилась и строго спросила:
– Что?
– Я бы хотел получить официальный ответ на мое предложение.
Встав с колен, она отошла в дальний конец комнаты.
– Простите меня, я не хотела вас обидеть, – сказала тихо и печально. – Все значительно хуже, чем вы думаете...
Буря отступала, оставляя после себя опаленные внутренности и бешеную колотню сердца. Родион стал дышать, смог проглотить и ком в горле. Но язык еще не слушался.
– Вы заметили, я собираюсь в отъезд, – продолжила Софья Петровна. – Утром пришла телеграмма: отец мой при смерти. Ему осталось буквально несколько часов. Боюсь, что не успею с ним проститься. Я должна срочно уехать в Париж... А ваше предложение... Хочу от всей души поблагодарить за него. Наверное, с вами стала бы счастлива. Это было бы чудесно. Но обстоятельства таковы, что я не могу распоряжаться собой. Состояние отца надо сохранить. А для этого... Простите, я бы не хотела еще больше ранить вас...
Он вполне овладел собой. Полезная была процедура. Как нырнуть в кипящую смолу, и вынырнуть: живой-то живой, но старая кожа слезла. Родион не знал, что с ним случилось, но далеким чутьем понял, что перешагнул в жизни существенный рубеж. Ему не было больно, это что-то совсем иное. Словно невидимый хирург вырезал старые глаза и вставил новые, по живому без хлороформа. Сильное потрясение меняет человека, это он знал. Но впервые ощутил, каково это – на себе. Урок был трудный, но целительный. Стало легче. Так легко, словно внутри у него ничего не осталось. Пусто и тихо, только ветер воет. Ему и хотелось завыть, вот только воспитание не позволяло. Так прощаются с первой любовью.
Ванзаров поднялся, по-военному одернув сюртук, и спросил разрешения проводить на вокзале.
