девочки Жанет Клерг. Ягодицы, грудь и срамное место были жирно перечеркнуты. На других лозунгах были надписи сверкающей капителью:
Большой плакат перечислял подробнее, но шрифтом поскромнее:
– Ну и сброд, – пробормотал, подходя к Босху, один из охранников, дежуривших на входе. – Не лучше тех, кто хотел запретить обнаженные тела у Микеланджело в Сикстинской капелле.
Босх без особого интереса кивнул и продолжил свой путь.
Он
Пройти сквозь очередь на входе было проще, чем на выходе, потому что из-за трех контролей безопасности перед отверстием «Туннеля» она продвигалась медленнее. Босх прошел через нее. Он все еще хотел проведать вторую группу в вагончике «А». Но снова остановился.
Он
Он посмотрел на уличных музыкантов, на бродячих торговцев, на людей, раздававших каталоги и рекламу.
Подальше, около парка «Рийксмузеума», плотная группа начинающих художников, пользуясь присутствием зрителей, демонстрировала свои работы. Юные модели с окрашенными телами подставляли под дождь свою наготу. Там было больше тридцати картин. По ценам – настоящая находка, можно купить полотно за пятьсот евро. Конечно, картины были некачественные: они дрожали, теряли равновесие, чихали, чесали голову быстрым, но заметным движением. Босх знал, что многие из них – родственники или друзья художников, а не настоящие профессионалы. Покупка такой картины была рискованной, потому что никогда не известно, кого ты пустишь в дом. В один прекрасный день проснешься, а картины уже нет и кредитных карточек – тоже.
Дождь холодным потом ложился на лоб Босха. Почему он не мог избавиться от этого гнетущего ощущения угрозы?
Он принял неожиданное решение, повернулся и пошел к «Туннелю».
20:00
Водитель появился без пяти восемь, но Вуд приказала ему ждать дальше.
– Его страдания действительно были велики, и ему пришлось компенсировать их безмерной тягой к искусству, – продолжал Зерицкий. – Во-первых, отец, который дурно с ним обращался. Потом этот ведьмак- педофил, Ричард Тисх, с которым он провел то лето в Калифорнии. Все хотели подчинить его себе, но он подчинил себе их всех…
– Вы встречались с ним потом? Я имею в виду – с ван Тисхом. Зерицкий поднял брови.
– С Бруно? Ни разу. Он оставил меня позади вместе со всеми остальными воспоминаниями. Я знаю, что теперь мы соседи, но мне никогда не приходило в голову пойти к нему за молоком. – Вуд усмехнулась в ответ на его усталую улыбку. – Когда-то давно мне несколько раз звонил Якоб Стейн. И еще эта… его секретарь, такая странная…
– Мурника де Верн.
– Точно. Они спрашивали, не нужно ли мне чего, вроде пытаясь показать, что на самом деле он никогда не забывает друзей. Но с Бруно я больше не разговаривал и не стремился к этому. Конец дружбы так же загадочен, как ее начало, – заключил Виктор Зерицкий, – он наступает, и все.
Вуд кивнула. На мгновение перед ней прошла спокойная тень Хирума Осло. Действительно, конец так же загадочен, как начало. А в их случае так же загадочен, как середина. Наступает, и все.
– Вам скучно? – любезно поинтересовался Зерицкий.
– Нет, совсем наоборот.
Во время разговора Зерицкий рассеянно доставал из какой-то папки бумаги. Вуд спросила:
– Что это за рисунки?
– Старые акварели, пастели, рисунки углем и тушью его отца. Я подумал, может, вам захочется их посмотреть. Мориц тщился быть художником, вы не знали? То, что Бруно не умел рисовать, было его большим разочарованием. – Он хмыкнул.
– Насколько я вижу, сам он рисовать умел, – заметила мисс Вуд, разглядывая рисунки один за другим. Она узнала деревенские пейзажи с замком на дальнем плане.
– Да уж, у него неплохо выходило, – согласился Зерицкий. – Когда-нибудь я решусь навести в этой коллекции порядок. Может, напишу биографию о семействе ван Тисх и в качестве иллюстраций… Что с вами?
Зерицкий заметил, как резко изменилось выражение лица Вуд.
20:05
Босх решил вернуться через один из эваковыходов, расположенный в конечной части подковы. Для этого ему пришлось пройти вдоль всей первой секции «Туннеля». Дождь был все слабее, переходя в незаметную изморось. Несмотря на это, он промок с ног до головы. Какого хрена он не взял этот чертов зонтик? Подойдя к участку рядом с парком «Стеделика», он снова воспользовался своим волшебным беджем и миновал ограждение. За ним возвышался впечатляющий черный занавес. Вход походил на лабиринт, чтобы не пропустить внутрь ни малейшего луча света. В узком проходе из занавесов стояли два охранника. Хотя они сразу его узнали, ему пришлось пройти строгие проверки, которые он сам же и приказал проводить. Он приложил левую руку к переносному экрану, анализирующему отпечатки пальцев, и сказал несколько слов в микрофон. Он был взволнован, и голосовую пробу пришлось повторить. В конце концов его пропустили. Он был доволен безупречной работой контролей безопасности.
Когда он вошел в «Туннель», глаза закрылись сами, без помощи век.
20:10
– Что это? – спросила Вуд.
Зерицкий взглянул на рисунок, который она держала в руке, и улыбнулся:
– А, Мориц так зачеркивал рисунки, которые больше ему не нравились. Он никогда их не рвал. Зачеркивал красным карандашом, всегда одинаково. Человек с агрессивным темпераментом, но в то же время любитель рутины.
Это был набросок китайской тушью, человеческая фигура – вероятно, крестьянин из Эденбурга. Но он был зачеркнут толстыми красными крестами. Что-то в них привлекло внимание женщины, решил Зерицкий, потому что она коснулась бумаги указательным пальцем и что-то зашептала. Она словно считала штрихи.
– Он всегда их так зачеркивал? – пробормотала женщина очень странным голосом. Зерицкий недоумевал, почему это произвело на нее такое впечатление, но годы и одиночество научили его тактичности.
– Я же говорю, что да, – ответил он.
Вуд снова пересчитала. Четыре креста и две вертикальные линии. Восемь линий, образующих кресты, и две параллельные. Всего десять линий.
Она обернулась к историку и заговорила, пытаясь сохранять спокойствие:
– Господин Зерицкий. У вас есть еще рисунки?
– Да, в подвале.
– Я могу посмотреть их все?
