Только теперь император поднял глаза на Повелительницу Запада: молодое красивое лицо, безыскусные манеры, вся она что прекрасный цветок, волосы отливают изумрудом, глаза светлые и чистые, будто осенняя река.
Сын Неба обратился к небесной гостье:
— Тысячу лет назад вы вместе с чжоуским князем напевали «Белые облака», но ваше лицо и сегодня молодо и прекрасно. Поведайте нам о радостях жизни в Небесной столице!
Улыбнулась Сиванму.
— Как странно: небесный конь не успел выщипать траву, что растет возле моего жилища под Персиковым древом, а в мире людей пролетела уже тысяча лет!
Сын Неба подивился ее словам и вдруг заметил, что в павильоне появились неизвестный юноша верхом на олене и старец с корзиной, наполненной травой. Повелительница Запада молвит:
— Этот юноша — мой сосед Ань Ци-шэн, а старца зовут Чисун-цзы, он собирает травы под горой Тайшань. Оба тоже ваши гости сегодня.
Сын Неба приветствовал прибывших и усадил их на третье место и на четвертое место. Сиванму обратилась к ним:
— Что же принесли вы в подарок повелителю великой Минской империи? Чем отличите вы его за добродетели?
Ань Ци-шэн с улыбкой вынул из рукава красный плод и протянул императору.
— Это небесный жужуб.[286] Стоит вкусить его, — вы забудете о чувстве голода и проживете пятьсот лет.
За ним к Сыну Неба подходит старец Чисун-цзы.
— Я житель гор, меня убаюкивает свист ветра в сосновых ветвях, питаюсь я сосновыми иглами, потому никогда не хвораю и сохранил бодрость и живость до старости, ведь мне как-никак пятнадцать тысяч лет. В корзине у меня сосновые иголки, дарю их вам.
Он передал императору свою корзину, а Сиванму улыбнулась и вымолвила:
— В саду у себя я вырастила персиковые деревья, да озорник Дунфан Шо[287] утащил их плоды. Осталось всего пять персиков, их я принесла вам в дар. Стоит съесть их простому смертному — он проживет пять тысяч лет!
Она приказала служанкам преподнести плоды Сыну Неба. Те положили персики на подносы, украшенные драгоценными каменьями, и выполнили повеление госпожи. Император с поклоном принял подарок и спрашивает Повелительницу Запада:
— Многим ли людям удалось обрести бессмертие, к которому они издавна так стремятся?
Усмехнулась Сиванму.
— К небожителям ведут три пути: первый недоступен смертным, второй — через мудрость, третий — через святость!
— Почему же ханьский У-ди и циньский Ши-хуан не удостоились бессмертия, если всю жизнь свою они посвятили отысканию путей к нему?
Сиванму вопросительно глянула на Ань Ци-шэна.
— Кто такие эти У-ди и Ши-хуан?
— Ханьский У-ди — это Лю Чэ, циньский Ши-хуан — это люйский Чжэн. [288]
— Оба они были и остались смертными, — проговорила Сиванму. — Глупый Лю Чэ, чтобы привлечь внимание небожителей, собирал в медные подносы росу, но на берегах Фэньшуй вовремя одумался, потому в памяти людей он слывет великим. Люйский Чжэн, тот спалил лучами солнца пятьсот невинных юношей и девушек и закопал живыми в горах Лишань мудрейших людей своего государства — только глупец может после этого мечтать о бессмертии! Этот люйский Чжэн,[289] ваш циньский Ши-хуан, — злодей, каких и вообразить трудно!
Сын Неба в сомнении покачал головой.
— А нам говорили, будто вы посетили ханьского У-ди в его Дворце Увядших Цветов и подарили ему семь небесных персиков, — значит, это неправда?
Нахмурилась Сиванму.
— Выдумка! Если бы У-ди получил от меня чудодейственные плоды, [290] осенний ветер не завывал бы над его могилой.
— Почему же нас вы удостоили этого подарка? — спросил Сын Неба.
Сиванму уважительно отвечает:
— Вы родились не в пыльном земном мире, а в небесах, куда и вернетесь в свой срок, чтобы занять свое место среди обитателей Нефритовой столицы.
Довольный Сын Неба повелел, улыбаясь, принести чай. Однако гости не прикоснулись к угощению. Тогда император воскликнул:
— Начать песни и танцы!
Тотчас в сопровождении лютни зазвучала песня «Облачные ворота», запела флейта Цзы Юань, заиграла свирель Ван Цзы-цзиня, начались танцы, замелькали зеленые рукава женских нарядов, чарующие звуки музыки поплыли в небеса. Сын Неба ликовал, упиваясь зрелищем, ласкавшим его глаза и уши. Неожиданно ему доложили: наступила пятая доля пятой стражи, и Сиванму, Чисун-цзы и Ань Ци-шэн заторопились в обратный путь. Трижды император пытался удержать их, но они были непреклонны: сели на пестроцветные облака и уплыли на них, подгоняемых свежим ветром, в голубую даль. Долго в высях продолжала звучать небесная музыка, и слышались хвалы императору.
Государь стоял, глядя вослед небожителям, задумчивый и опечаленный. С этого дня он окончательно забросил дела и погрузился в изучение магии: с раннего утра закрывался во Дворце Безупречной Честности, проводя время за чтением древних книг. Даосу Голубое Облако он пожаловал звание академика и повелел министрам и всем прочим сановникам оказывать даосу высшие почести.
Тем временем при дворе началось брожение: те, кто были поумнее и пообразованнее, вспоминали добрым словом Яньского князя и сожалели об его отсутствии, простаки и невежды старались приспособиться к новым веяниям и предавались мечтам о бессмертии. А казна пустела, росли налоги и поборы, народ роптал. Император же требовал денег, ибо его занятия в Академии Безупречной Честности обходились недешево. Лу Цзюнь беспрекословно выполнял все желания государя, и однажды ему в голову пришла мысль: «Я слишком робко иду к намеченной цели — безраздельной власти в стране! Император полностью доверяет мне, но ведь есть у меня и враги, настал момент избавиться от них навсегда». Он придумал хитрый план, позвал даоса Голубое Облако и говорит ему:
— Самое трудное в нашей державе — это просветить народ. Сын Неба пригласил вас, чтобы вы помогли ему выбрать верный путь. Но невежественная толпа не признает вашего учения, не слушает вас и твердит: «Сын Неба доверился обманщику-даосу!» Это очень огорчает меня, ибо позорит нашу страну. Я прошу вас приложить все свое умение и утихомирить народ, положить конец его сомнениям и неверию, вернуть толпу к покорности и смирению.
— Это проще простого, — улыбнулся даос. — Я отлично знаю астрологию, медицину и гадание — мне ничего не стоит сделать людей счастливыми и избавить их от мучений, дабы они могли полностью отдать себя служению государю.
Обрадованный Лу Цзюнь тут же распорядился расклеить в Запретном городе и за его пределами обращение к народу. А что говорилось в нем — об этом в следующей главе.
Глава тридцатая
О ТОМ, КАК СЫН НЕБА ВОЗНОСИЛ МОЛИТВУ НА ГОРЕ ТАЙШАНЬ И КАК В ЗАГОРОДНОМ ДВОРЦЕ ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ИГРАЛА НА ФЛЕЙТЕ
Итак, Лу Цзюнь повелел развесить в Запретном городе и за пределами его обращение к народу, в котором говорилось:
