Терракотовая старуха

«Не знаю, как Оля справится...» Фридрих обрывает меня: «Не справится, значит, научи?те! Поработает для разнообразия... не все же...»

Последнее замечание я пропускаю мимо ушей.

Павел Иванович – директор нашей фабрики. Сидит на Парнасе. С ним Фридрих познакомил меня еще зимой.

На Чичикова явно не тянет: мне он показался милым и мягким. Скорее, хитрец, чем плут. До перестройки руководил предприятием, которое рухнуло в конце восьмидесятых. На должности Фридрих оставил его с единственной целью – получить производственные площади. Как-то раз обмолвился: с директором повезло. На Парнасе руин полно, но другие требовали договора аренды. Павел Иванович согласился войти в долю: текущая зарплата, очень приличная, плюс 2,5% от будущей прибыли.

«И это – всё?» – «Почему – всё? Оставил себе “Волгу”... – Фридрих загибал пальцы. – Секретаршу, – он перечислял веско, – отдельный кабинет».

Большую часть времени Павел Иванович сидит у себя. Ходят слухи, будто у них с секретаршей шуры- муры. Иногда спускается в цеха. Обходит рабочие места, здоровается с рабочими. Те кивают нехотя. Всем ясно, что их директор – лузер.

Елена заглядывает в кабинет: «Евгений Фридрихович, извините. Тебя к телефону».

Фридрих рычит: «Мы заняты. Вы не видите, что мы заняты?» – «Но это... – ее голос дрожит, – замначальника таможни. Я подумала...» – «Вы. Подумали. – Он чеканит каждое слово. – А теперь идите и скажите: ему перезвонят... Подумала. Она подумала... Работать некогда. Все вокруг думают...» – он шарит по столу, шевелит бумаги.

Я говорю: «Может, что-нибудь на границе?» – «Что – на границе? На границе? Звоните», – коротким жестом он подвигает телефонный аппарат. Включает громкую связь.

Я набираю номер. Трубку Кузьминский берет сразу, словно только и ждал звонка.

«Собственно говоря, вот... – Я слушаю, косясь на Фридриха. – Собираюсь к вам на Парнас. В гости. Сегодня вечером. Если это не нарушает ваших планов...» Фридрих кивает. «Что вы! – откликаюсь радушно. – Будем очень рады».

«Ладно. Поехали, – Фридрих поднимается решительно. – Скажите Катерине Ивановне, пусть дозвонится поварам».

На этот случай у парнасских поваров всегда есть заначка: рыбка, икра, колбаска. В будни мы питаемся без изысков: суп, второе. Для себя Фридрих не делает исключения. И мы, и рабочие – из одного котла.

Для гостей – не самое лучшее время. На Парнасе идет ремонт. Рабочие красят стены, подгоняют рассохшиеся рамы. Фридрих распорядился отремонтировать наскоро: «Главное, чтобы чистенько. До ума доведем потом, когда появятся лишние деньги». Окончательный переезд планируется к лету. Но бухгалтерию вот-вот переведут. Бухгалтеров это не радует: на Садовую они добирались общественным транспортом, теперь зависят от развозки.

* * *

В штатском Кузьминский кажется сутулым. Про себя я отмечаю: отечественный костюм. Если бы не машина – очень приличная иномарка, – можно принять за простого инженера.

Мы спускаемся в цеха. Фридрих ведет экскурсию с удовольствием, предъявляет образцы продукции, рассказывает о ближайших планах: производство кухонной мебели.

«Скользящие ящики, ламинированные фасады. Металл и фурнитура – западные, ламинировать будем у нас».

Тему кухонь Кузьминский подхватывает заинтересованно: дело хорошее, но рынок – новый. Обещает разузнать.

За ужином наш гость охотно поддерживал разговор, приводил курьезы из таможенной практики. Как будто приехал специально, чтобы нас развлечь.

«Диваны, кухни... Следующий шаг – квартиры?» – «Квартиры? – Фридрих переспрашивает. – Тоже хорошая тема. Я сам начинал с однокомнатной. Теперь – не проблема. Были бы деньги. Кстати, – он наполняет рюмки, – как раз веду переговоры. Собираюсь купить пятикомнатную. На Петровской набережной».

Кузьминский кивает: «Надо полагать, в Дворянском гнезде? У вас будут хорошие соседи. Если не ошибаюсь, сам Григорий Васильевич...» – «Не только. – Фридрих делает вид, что не заметил иронии. – В этом доме жил и Георгий Александрович... Вы, – он оборачивается ко мне, – были знакомы с Товстоноговым?» Я качаю головой. «А я был. Через их художников, – он перечисляет фамилии, которые мне ни о чем не говорят. – Одно время предлагали сотрудничество».

«А с Романовым не предлагали? – я задаю невинный вопрос. На мгновение мы с Кузьминским встречаемся глазами. Между нами пробегает усмешливая искра. – Через их художников...» Фридрих мрачнеет: «Эти не предлагали... И теперь уж вряд ли предложат». – «Ну... – Кузьминский усмехается. – Я бы не стал зарекаться. В нашей-то богоспасаемой стране...»

Взгляд Фридриха становится холодным и собранным: «А вот на это, – он зачерпывает икру черной горбушкой, – я уже плевал. У меня достаточно денег, чтобы...» – «Откупиться?» – «Нет, – на мой вопрос он отвечает серьезно. – Послать».

Я представляю себе волчьи глаза. Тех послать, с этими – сотрудничать... Послать, чтобы сотрудничать...

«А вы? – Я слышу голос Фридриха. – Где бы хотели жить?» – «Здесь, в СССР. То есть в России», – отвечаю неуверенно. «Не-ет! – он смеется. – Это-то понятно. Сейчас Россия – Клондайк. Я имею в виду квартиру». – «Ну, – я теряюсь. – Где-нибудь в центре...»

Он кивнул и перевел разговор.

Машину Кузьминский вел осторожно.

«Вы здесь впервые?» Я имела в виду промышленную зону.

Оказалось, мы с ним живем в одном районе. После ужина, когда пришла пора разъезжаться, предложил подвезти.

Фридрих поморщился, но смолчал.

«Вольво», мигая задними огнями, двигалась впереди. Сквозь стекло я видела пухлый багажник. «Да, впервые... – Кузьминский объезжал кучу щебня, – раньше не доводилось. Тут, у вас, как в “Сталкере”. Впору задавать последние вопросы».

Краем глаза я поймала свет фонаря. «У нас все больше текущие. Много работы». – «Да-да. Понимаю», – он кивнул. «Кстати, вы сказали – у вас? В конце концов, это – и ваша работа». – «Вы считаете, – мы уже подъезжали к виадуку, – мне пристало говорить: здесь, внизу, у нас?» Мигнув задними фарами, машина Фридриха свернула на мост. «Если мне не изменяет память, – я смотрела, как она удаляется, – там было сказано иначе: здесь, наверху, у нас...»

Набирая скорость, «вольво» оставляла нас позади.

В сущности, он не сказал ничего особенного. Но разговор как будто сдвинулся, сошел с накатанной колеи. За столом такой разговор не мог бы начаться. Так мы разговаривали раньше. В своем кругу. Наши цитаты не нуждались в ссылках. Были нашей общей собственностью. Точнее, ее подобием – игрой стеклянных бус. Нашим ноу-хау: нанизывать, плести замысловатые узоры, в которых ничто не повторялось и в то же время повторялось всё. Каждое слово, любое их сочетание всплывало и опознавалось мгновенно.

«Да, теперь все изменилось, – он ответил, как будто прочел мои мысли. – Тем более что здесь, у вас, скорее, впадина. Во всяком случае, не гора».

Руки Кузьминского лежали на руле. Его кожаное пальто было очень старым. Раньше такие покупали в сертификатных магазинах – один раз и на всю жизнь.

По проспекту Просвещения машина шла, набирая скорость. Я молчала, демонстративно глядя в окно. Мгновение ушло. Язык, на котором он заговорил со мною, относился к прошлому. Здесь, на Парнасе, мы с Фридрихом стремились в будущее – работали не покладая рук. Кузьминский – гость. Зря я ему ответила. Позволила втянуть себя в эти игры с прошлым... Здесь, у нас, он действительно гость. О нем я буду вспоминать от случая к случаю, когда понадобится его помощь.

«Что на границе? – Кузьминский затормозил под светофором. – Сегодняшняя машина прошла?»