Справа железная дорога, слева – корпуса из силикатного кирпича. С виадука, соединявшего Парнас с проспектом Культуры, водитель вывернул на бетонку. Пейзаж напоминал развалины цивилизации. Вздрагивая на стыках, машина сползла на обочину и встала у бетонного козырька. Из выщербленного бетона торчали голые щупальца арматуры. Для полноты картины недоставало только местных жителей: пролетариев с черными ладонями, в которые въелась грязь. Чудом уцелевшие, загнанные под землю, они должны были высыпать нам навстречу. Мы – счастливчики, сумевшие остаться на поверхности: Герберт Уэллс,
Я достаю сигарету. Щелкаю зажигалкой, вдыхаю едкий дым...
Так. Механизм дает сбой на занавеске. Все это время он работал неслышно, как часы.
Только идиот мог сдернуть шелковый занавес, чтобы завернуть в него труп. В этом не было никакого смысла: обмякшее тело, легкая, но скользкая ткань. Выходило, будто убийца совсем потерял голову. Своими руками подложил следствию улику, косвенную, но достаточно красноречивую: отсутствия занавески (одного из трех полотен) упустить не могли. Разве не проще, спустившись в пошивочный цех, отмотать от рулона? (Я прикидываю размер савана: два с половиной метра – как раз на одно кресло.) Кто в здравом уме станет перемеривать оставшийся флок?
От кабинета до железной двери... На ночь дверь в пошивочный цех замыкали на щеколду. Фридрих мог с легкостью отжать.
Или – я.
Вдвоем мы сработали бы четко и грамотно. Я подумала: «Как привыкли».
Во-первых (я прислушиваюсь к шуршанию шестеренок), не стоило вывозить немедленно. Главное, избавиться от чужой машины. В данном случае совпадение играло на руку. Охрана бы не вспомнила, что водитель
Я иду к будке охраны. Охранник, покачивая автоматом, выходит мне навстречу. Его автомат направлен в другую сторону – не в меня. «Поролон уходит без накладных». Я не обязана давать объяснений. «Нэт вопросов», – он отвечает с легким кавказским акцентом, кивает своему напарнику, который остался в будке. Створы ворот расходятся немедленно.
Собственно, и все.
Задачка, которая решается в три хода. Пустая машина в другой части города, бесхозное тело в дальнем лесу. Поролон, доставленный хоть в наш же центральный офис. (Сложить в кладовку.) Но, главное, никаких занавесок. Точнее, все как одна, в наличии.
«Значит, – я прикидываю, – что-то не так».
Открываю дверь, вхожу в парадную. Из-под лифта несет кошками. Отвратительный кисловатый запах поднимается до верхних этажей. Соседка, опекающая четвероногих бездомных, блюдет интересы своей паствы. Прикормленные кошки почитают ее местным божеством. До уборки божество не снисходит: гуманитарная помощь догнивает в пластмассовых плошках...
Нажав на кнопку, я прислушиваюсь к далекому вою: кабина стартует от самых верхних этажей.
В
Голос, подкупленный следователь, выделил отрицательную частицу. В моей трудовой книжке значилось: референт. Референт – слишком мелкая сошка. У
Заперев входную дверь, я иду на кухню. Мое молчание заводит следствие в тупик.
«Да или нет?» Похоже, мне попался
У меня нет другого выхода. Единственный выход – договариваться. Это – не моя история. Договориться и забыть.
Мне
Следователь разбирает бумаги. Опечатав кабинет, они перерыли все. Я слежу за руками следователя и думаю о том, что его язык
«А выстрел?»
«Нет. Ничего не слышала».
Выстрела я и вправду не слышала. Когда вошла, труп уже лежал на полу. Раньше мне казалось, что лица убитых должны выражать страдание. У
«Нет, не видела. – Механизм работает ровно и без перебоев. – В тот день я уехала рано. Часов в десять». – «Шеф оставался?» – «Не знаю». – «Но это странно... Обычно, – добрый следователь заглядывает в бумаги, – на фабрике это знали. Тем более, вы его помощник...» Тут я сказала бы: «У вас неверные сведения. Я – простой референт. Подписи, документы, бумажная работа...»
«Хорошо. Распишитесь, и вы свободны...»
Еще бы не свободна! Это они – победители. А я – лузер. Значит, это – не моя война...
Я наваливаюсь на кухонный стол. Упираюсь всеми десятью пальцами. В присутствии трупа любой почувствует слабость.
«Нет, не на “мазде”, – мою идею Фридрих отвергает с порога. – На моей. Так. Надо бы...» – Он оглядывает занавеску. Темно-зеленую, в ширину окна. «Ни в коем случае! – тут упираюсь я. – Схожу вниз и отмотаю
Никакой слабости. Деловитость и собранность.
Гость оттягивает руки. Кряхтя и чертыхаясь, мы вволакиваем на заднее сиденье. Я сдергиваю тряпку. Откинувшись на сиденье, мертвый гость следит за Фридрихом: пустые глаза, скошенные к плоской переносице. Фридрих садится за руль.
Машина движется медленно и бесшумно. Мы подъезжаем к запертым воротам. Охранник, одетый в камуфляжную куртку, выглядывает из каморки. Опустив боковое стекло, я делаю отмашку. Мертвый гость, сидящий сзади, вынужден нам подыгрывать: развалясь на заднем сиденье, он делает вид, будто уезжает с территории. Живым.
Как я и предполагала, наружу охранник не вышел.
Мы трясемся по разбитой бетонке. По обочинам, через равные промежутки времени, встают телеграфные столбы. Пустые железные тарелки испускают слабое дребезжание. Тьма, затекающая под веки, безвидна и пуста.
За рулем Фридрих чувствует себя уверенно. В темноте его профиль становится плоским, как будто вырезанным из картона: лоб, ноздри, ободок рта.
В моих жилах густеет кровь. Спекается кровавыми сгустками. Капля пота бежит по спине. Стоит протянуть руку, и его лицо оживет, станет выпуклым: рот вспухнет бугром. Темнота заливает веки. Еще мгновение, и я сумею превратиться: обернуться диким животным. Утолить свою жажду крови. Как Фридрих – свою.
«Спасибо, – сворачивая на виадук, он благодарит коротко. – Остальное я сделаю сам».
Кровь – горький мед – растекается по жилам. Капля пота оставляет высохший след. Я смотрю вперед и