присели, а враз дернулись к ведрам и, наполнив их в ларе с подготовленным рассолом, стали ждать команду мастера.
— Вали! — крикнул повар.
Вот рассол покрыл дно цирена, и Аникий стал внимательно всматриваться в пламя — не гаснет ли где оно, не пошаливает ли от просачивающегося раствора. Нет, все шло нормально: рассол стал закипать. Строганов повернулся и, успокоенный, вышел из варницы… Солнце уже стояло довольно высоко, и тут Аникий вспомнил, что еще с утра прискакал воеводин гонец, а он его еще не принял.
— Позови гонца в горницу, — сказал он приказчику.
А перед тем как встретить гонца, решил Строганов заглянуть в кузню, эту основу основ солеварного дела. Хотя весть о сломе циреня и оказалась малым испугом, захотелось ему проверить — всё ли там в порядке. Варка рассола требовала немалых подготовительных операций, самыми важнейшими и дорогими из них были кузнечные работы по изготовлению циреня, на что шло очень дорогое привозное железо. Цирен стоил раз в десять более, чем все остальное оборудование варницы. Надо было еще раз оценить наличный запас циренного материала да заодно и проследить, как идет у кузнецов работа: впереди весь варочный сезон, мало ли что может статься.
В кузне, как было с самого начала поставлено во всех строгановских мастерских, работа кипела безостановочно целый день. Сновали ярыжки, опоясанные длинными клеенками, подавали поднос, заготовки, оттаскивали готовые поковки. Шипела, пузыря в чане с уксусом, только что брошенная туда раскаленная железная полоса.
Аникий Федорович остановился возле одной из наковален. Плотные, плечистые, полуголые, потом лоснящиеся подмастерья и молотобойцы играючи махались пудовыми болванками. Степенные бородатые кузнецы тонко вызванивали маленькими молоточками вперебой с громовым уханьем пудовых молотов, выводя точными, расчетливыми ударами затейливую вязь из раскаленных железных полос.
— Что это? — Заинтересованный Строганов тронул сзади кузнеца за оплечье фартука. Тот не остановил работу, пока несильными последними ударами не довел остывающий металл до какой-то лишь ему видимой ровности его поверхности. Лишь потом с достоинством разогнулся и повернулся к хозяину:
— Дак, Аникий Федорович, ты же сам мне давечь указал для монастырского храма решетку изладить. Вот я, помолясь, такой узор и удумал. А втору-то половину я уж до конца отковал. Вона, в углу стоит…
— Покажь-ка, покажь.
Они подошли к узорчатой железной решетке, которая должна была встать в предалтарных вратах. В строгом и прихотливом сплетении чугунных полосок никак не ощущалось тяжести металла. Решетка казалась легкой, изящной. Строганов аж замер, восхищенный:
— Спасибо тебе. На славу постарался, мастер…
Аникий широко перекрестился:
— Угодное Богу с любовью творишь. Воздастся тебе…
Тут, оглядевшись, Аникий приметил приказчика, который в углу пересчитывал сваленные там железные греблы.
— Сколько у тебя припасов готовых для циренов?
Служка, видно, не нуждался в записях. Он быстро и точно назвал число готовых полиц, циренных ножек, дужек, молотов, двустенных и одностенных гвоздей, других припасов. Цифры Строганова удовлетворили. Похоже, на добрый десяток циренов припасов заготовлено. Однако не укрылось от хозяйского глаза и то, что служка вроде бы чего не договорил. Он поощрительно посмотрел на него: сказывай, мол, чего боишься…
— Что хочу сказать, хозяин. Вот припасено у нас и полиц, и грабель, и прочая, и вроде здесь все у нас ладно. Но, сам знаешь, не в одну варь ныне у нас железо идет. — Он для убедительности стал загибать пальцы. — Посельники крестьянствовать к нам едут — сечь лес, пахать, боронить, железо надо. Теперь исковой солевой промысел — это и на соляные трубы, чтоб пробить, и на обустройство их. Опять же лодьи и каменки, соль и товары возить — много строим. Везде железо надо. И почти все оно, железо-то, привозное, дорогущее.
Все, что говорил сейчас приказчик, Аникий Федорович, конечно же, знал и не раз обдумывал сам. Особенно мысли эти скреблись в нем, как приходилось платить за ох и не дешевые же карельские крицы, не стыдясь, заламывали цену и свои, и заморские гости за тамошнее железо. И уже лет с десять, как выпросил Строганов у царя дозволения искать в своих землях железные и медные руды. Даже рудовщика велел на работу зазвать. Да все как-то не получалось свое железо варить. Но и приказчик, похоже, о том же знает. К чему же он клонит?
— Чаю, хозяин, деньги-то за то железо мы зряшные платим, — выпалил приказчик, будто откровение.
«Эка новость», — ухмыльнулся про себя Аникий, но виду не подал, слушал дальше.
— Так я, хозяин, знаю, как те деньги сберечь!
— Как же, поведай…
— Сыскал я человека, татарина тутошнего, он говорит, что здесь они исстари железные крицы варили. А варили из тутошних руд!
Как ни важна была новость, но и она для Строганова не была новостью. И до него такие слухи доходили. Только звон-то звоном, а вот где колокол бьет?
— Я и подумал, хозяин, — как бы прочитав Аникиевы мысли, продолжил приказчик, — молоть-то языком они все горазды, да все ли знают, о чем молотят? Решил я свести с тем татарином дружбу. В дом звал, медом угощал. И как недавно сено косить место искать поехал, того татарина и зазвал с собой. Так он меня к такому месту и отвел. И на том месте, хозяин, в траве яма есть, а вокруг ее каменье рудное набросано. Вроде и впрямь кто-то копался.
Строганов сосредоточенно обдумывал услышанное. В общем-то на такие закопушки и раньше его людишки натыкались, но почти все оказались мелконькими, руда была вся уже выбрана. Но все равно находка стоила проверки, и послать туда рудовщика следовало. И приказчика тоже следовало отличить. О хозяйском добре радение поимел, да и сметлив, умеет к местным татарам подходец находить. Но хоть и эта весть может оказаться без большой прибыли, пускать ее дальше не следовало. До руды здесь много охотников.
— Вот что, — Аникий произнес, строго и четко выговаривая слова, но так, чтобы слышал их только приказчик. — Ты мне сказал — и забудь. И татарин твой чтоб забыл. А если не забудет, то твое дело — чтоб о том более никто не узнал. Все понял ли?!
— Понял, батюшка!
— Теперь вот что. Скоро Яков в Москву поедет. Там он будет высматривать нужных нам людишек. Поедешь с ним. Поищешь рудовщика толкового… И вот еще. Я сейчас с Григорием собрался до обеда поглядеть на место, что он приметил. Говорит, добрая соль там будет. Посмотрю, может, и впрямь там трубу заложить можно. Потом поеду на пристань — гляну, как новые лодьи освящать будут. Если узнаю, какая нужда в железных поделках у Григория и на пристани будет, тебе об этом утром завтра скажу. Ты подойди перед отъездом с Яковом-то. Понятно?
— Да, батюшка…
— Вот и ладно. Однако заговорился я с тобой, гонец-то воеводин, поди, уж и заждался меня.
Гонец действительно заждался. Когда в горницу стремительно вошел Строганов, он мирно спал, развалясь на пристенной лавке, и даже слегка всхрапывал. Но от стука распахнутой и затворяемой двери проснулся и мигом вскочил и выпалил:
— Воевода Лачинов велел сказать: обедать у тебя будет!..
— И всего-то?..
Гонец несколько помешкал, а потом негромко добавил:
— К нему от царя гонец приехал с грамотой. Вот он как прочел грамоту-то, тотчас и велел мне седлать и гнать сюда.
— Добро. — Аникий достал из огромного буфета, стоявшего у стены, пузатый лафитничек с заморским вином, налил взятый там же серебряный кубок. — Вот, выпей с дороги, притомился, поди. А кубок себе оставь — от меня на память.
