крестьян. Перебравшись на левый берег речки Большой Рефт, они добрались до бурелома в верховьях небольшой речушки Токовой. Крестьяне эти в зимнюю пору подрабатывали смолокурением — гнали из пней на порубках, сушняка, валежника смолу и скипидар. Поэтому и стали присматриваться к поваленным деревьям, приноравливаться к предстоящей работе. Вот одному из них — прыткому, ухватистому Максимке Кожевникову — и случилось заметить, как что-то необычно высверкивает в корнях вывороченного дерева. Он маленько поковырял и извлек из комка мерзлой земли… кристалл изумруда. Правда, поначалу он и думать не мог, что пофартило найти такой редкий и драгоценный камень. Подумал, не очень хороший аквамарин, их-то он знал. Окликнул товарищей, вместе поковыряли корни, поворошили комья — и подобрали еще несколько растрескавшихся обломков такого же бледно-зеленого камня. Большого значения находке не придали, но все ж решили прихватить с собой «в город» (так окрестные мужики называли Екатеринбург), предложить тамошним мастерам-камнерезам. Решение естественное, уральские крестьяне почти все камень понимали и даже, случалось, в межстрадную пору самоцветами прирабатывали, умея их находить и недорого сбывать местным кустарям-ювелирам или наезжим любителям и коллекционерам.
Как было задумано, так и вышло: принес Кожевников камешки в Екатеринбург, продал, надо полагать, знакомому мастеру. Только эффект получился неожиданный: «плохой аквамарин» вызвал интерес, слух о зеленых камешках дошел до самого Якова Коковина — исполняющего должность начальника Екатеринбургской гранильной фабрики. Тот распорядился и уже через несколько дней один из этих камешков держал в руках. Случайность наложи л ась на случайность — счастливая находка встретилась с человеком, способным ее оценить.
Яков Коковин был великолепным знатоком камня. До описываемого времени он два с половиной десятка лет отдал поиску и обработке самоцветов. А до того он окончил (в 1806 году) с медалью скульптурное отделение Петербургской академии художеств, успел поработать в мастерских «императорского Эрмитажа», где имел дело с камнями со всего света. Коковин внимательно обследовал принесенный камешек, определил его твердость, удельный вес — нет, не аквамарин! Коковин достал находившийся у него в обработке заморский смарагд, сравнил. Так и есть — одна порода. И тут уж он не медлил. С курьером был доставлен Кожевников. Проворно собрана команда рабочих с необходимым инструментом.
И 23 января 1831 года свершилось: заданный Коковиным шурф прямо из ямы под корнями того вывороченного дерева вошел в жилу с добротными кристаллами изумрудов. Так же удачно были заданы еще несколько шурфов. И Коковин уверился: в этом месте вполне может быть крупная залежь драгоценного камня. Оставив подробные инструкции по продолжению работ, Коковин ринулся на фабрику. Ему не терпелось огранить несколько прозрачных, чистого зеленого цвета кристаллов, полюбоваться игрой лучей на их гранях. Один ограненный и несколько «сырых» камней были с нарочным спешно отосланы в столицу вице-президенту Кабинета Его Императорского Величества (Е.И.В.).
По случаю такой находки был собран консилиум петербургских ювелиров, который подтвердил: да, несомненно, это изумруды. Немедленно в Екатеринбург полетела депеша с категорическим указом сделать все необходимое для самого спешного развертывания масштабных работ по добыче редкостного самоцвета.
Коковин всегда был старательно исполнителен. И тут не ударил в грязь лицом. Уже летом 1831 года на протяжении восьми верст в многочисленных ямах копошились горные работники, прослеживая изумрудосодержащую жилу. В нескольких были найдены пуды изумрудов, немало было кристаллов высоких ювелирных качеств.
Когда эти камни попали в руки столичных ювелиров, об уральских изумрудах восхищенно заговорил весь мир. Как водится, посыпались награды. Перепала толика и истинным первооткрывателям. Яков Коковин получил орден, а Кожевникову выдали деньгами. Сгоряча, ошалев от радости, петербургские чиновники разогнались было «в ознаменование заслуги первого открывателя изумрудов крестьянина Кожевникова, покуда еще находится в живых, бюст его изваять из мрамора и пьедестал поставить на месте открытия с обозначением года». Но угар первой радости прошел, и хотя Максим Кожевников был жив еще и в год отмены крепостного права, бюст его «на месте открытия» так и не появился…
С тех пор и по наши дни длится эпопея разработки одного из самых известных в мире месторождений зеленого самоцвета — Уральских изумрудных копей.
История разработки месторождения не была однолинейной. По имущественной принадлежности и способу организации работ можно в ней выделить три основных периода: государев казенный прииск, частный подряд, советский рудник. И параллельно с основными, официальными хозяевами на протяжении всей истории месторождения — хитный промысел.
Казенный прииск
С момента открытия и до 1862 года уральское изумрудное месторождение разрабатывалось казной. В окружении российского императора находилось тогда немало толковых людей. Один из них, князь Волконский, служивший при нем министром двора, уже 26 февраля 1831 года проявил изрядную эрудицию касательно ювелирного и хозяйственного значения зеленого камня. Доклад заключался утверждением, что «после прошлогоднего открытия графом По лье алмазов нынешнее открытие в Уральских горах настоящих изумрудов есть событие весьма достопримечательное и сколько в отношении к науке и, следовательно, к отечественной славе, сколько и потому, что сии драгоценные камни представляют новый источник государственного богатства».
Против приращения государственного богатства государь возражать не стал. Однако время, в течение которого прииск был казенным, необходимо тоже разделить на два этапа: до декабря 1835 года и после него. Первый этап был связан с именем Якова Коковина. То ли первый руководитель изумрудных разработок, помимо прочих своих талантов, был еще и замечательный рудоискатель, то ли ему так везло, но развернутая им сеть приисков пришлась на самые, как впоследствии выяснилось, обильные скопления драгоценных кристаллов. Из копей доставали пуды превосходных изумрудов, немалая часть которых была великолепным ограночным материалом. И так длилось четыре года подряд. Судьба улыбалась Коковину. Ему доставляли просто уникальные камни. На шестом прииске были открыты такие редкостные экземпляры изумрудных кристаллов, каких уж после до конца века не находили.
Драгоценности шли потоком, запах больших денег становился все притягательней. Вот тут-то в игру вступает Лев Александрович Перовский — вице-директор Департамента уделов и личный друг самого императора.
Многосторонне талантливый человек и ловкий карьерист, Перовский был известен и как покровитель российских художественных промыслов. А. Е. Ферсман утверждает, что именно Перовскому принадлежит честь возрождения славы Петергофской гранильной фабрики. В начале XIX века заведение совсем пришло в упадок: работы велись вяло, продукция не пользовалась спросом. Перовский решительно изменил положение дел. Он отыскал толкового начальника, талантливых художников, мастеров по обработке камня, ювелиров. Добился, чтобы на фабрику поступал первосортный каменный материал со всех концов света — и фабрика буквально ожила! Изделия ее нарасхват шли в европейских столицах и высоко оценивались знатоками.
Естественно, Перовский употребил все свое влияние и добился того, чтобы уральский изумруд поступал в опекаемую им фабрику. Коковину послана была высочайшая депеша, чтобы часть копей он закладывал именно для нужд Департамента уделов. В 1832 году Л. А. Перовский прибыл на Урал, дабы лично удостовериться, должным ли образом и с надлежащим ли усердием выполняется эта государева воля. Дотошный, любящий вникать во все детали принятого на себя дела, этот холеный столичный сановник не только стойко перенес все тяготы путешествия по таежной глухомани и болотным топям от Екатеринбурга до приисков, но и полез в мутную грязь одной из выработок — она значилась у Коковина под номером три. И не просто полез, а взял в холеные руки обушок и стал ковырять стенку ямы, где выходила изумрудная жила. И тут ему несказанно повезло. Нет, он добыл не редкостный изумруд. Он добыл свое бессмертие. Он выковырял из жилы камень, до того науке не известный. Потом его назвали «фенакит», и был он ближайший родственник изумруда, сходный с ним по химическому составу. С тех пор и навсегда во всех геологических
