но только уже в новой форме и цвете. Это произошло настолько резко, что Грегуар, ошеломленный неожиданной переменой, как будто упал с небес на землю от сильного удара.
Ничто не предвещало – по крайней мере, на первый взгляд – такой разительной смены обстановки. Он скакал вслед за Марианной по пологому склону, покрытому сухой травой, путаясь ногами в голых ветках, а девушка все неслась вперед по неведомым тропинкам, о существовании которых знала только она, хотя, возможно, этот путь ей подсказывала интуиция. Когда же всадница остановилась, Грегуар едва не онемел, потрясенный увиденным.
Заросли деревьев расступились, и их взору предстала поляна, освещенная голубоватым сиянием, проникавшим сюда сквозь дыру в скоплении верхушек деревьев. Казалось, будто с неба на это Богом забытое место пролился необычный дождь и сделал землю бесплодной. Пустое место заросло вереском, ежевикой, дикой малиной да еще крапивой, выпустившей свои колючие листья, которые доставали людям почти до пояса.
А в центре этой поляны находилась сводчатая церковь, вернее, ее руины: серые и розовые камни, поросшие мхом и оплетенные плющом. Разрушенные стены бывшего храма, увенчанные молодой зеленой порослью, смотрели в небо, как сломанные зубы в щербатом рту. Кровля была разбита, но колокольня, как ни странно, до сих пор стояла прочно. По растрескавшимся стенам, по выцветшим и слегка обвалившимся витражам, увитым цепким плющом, блуждали, преломляясь в осколках стекла, отраженные лучи солнца. И Марианна, довольная тем, что привела их сюда, на эти живописные древние развалины, сияющая и раскрасневшаяся от скачки, позволила своей лошади нетерпеливо гарцевать и фыркать. А над ней, не издав ни единого крика и только хлопая крыльями, летали черные птицы, которые внезапно появились среди камней этого полуразрушенного строения.
Когда Грегуар и Мани подъехали к девушке, она стояла с восторженной улыбкой на губах и смотрела на шумную стаю потревоженных грачей. Но по мере того как дыхание Марианны выравнивалось, ее улыбка медленно таяла, а выражение лица становилось серьезным. Проследив взглядом за индейцем, она увидела, что он направил свою лошадь к обветшалому входу в церковь. Мани остановился перед узкими ступеньками, заросшими крапивой и ежевикой. Когда он прислушался, его покрытое капельками пота смуглое лицо скривилось, словно от боли. Напрягшись, могиканин, казалось, впитывал в себя не только звуки лесных обитателей, но и шепот молчаливых камней.
Вдалеке сердито закричала сойка.
Грегуар подъехал к Мани и встал рядом. В его глазах отразилась такая же глубокая печаль, которая металась между неприятием и сочувствием…
– Мани…
Индеец прошептал несколько слов на своем языке и тяжело, прерывисто вздохнул.
– Мани… – повторил Грегуар, и на этот раз в его тоне послышались нотки упрека.
– Что он говорит? – поинтересовалась Марианна.
Она успела отдышаться, и теперь ее грудь плавно поднималась и опускалась. Немигающий взгляд Мани был настолько мрачным, что ей показалось, будто он притронулся к ней и она ощутила это прикосновение. Девушка немного попятилась, прикусила губу и побледнела.
– Мани, – снова позвал Грегуар.
– Много людей… – очень чисто проговорил Мани по-французски, тщательно подбирая слова. – Здесь погибло много людей.
Марианна растянула дрожащие губы в вымученной улыбке.
– Боже мой… Как ты… Откуда вы это знаете?
Индеец покачал головой и убрал пальцем тонкую прядь волос, упавшую ему на лоб. Казалось, этот жест должен был что-то обозначать, но смысл его был непонятен ни для шевалье, ни для Марианны. Затем он легонько потянул поводья, пустил свою лошадь медленным шагом и вновь прислушался. Внимательно поглядывая из-под полуопущенных век, Мани прошелся вдоль разрушенной стены, направляя свою лошадь как можно ближе к ней.
– Не тревожьтесь, – успокоил Грегуар девушку, взгляд которой был прикован к индейцу. – Мани немного…
– Ясновидящий? Он прав: здесь погибло много людей. На этом месте был храм тамплиеров. И когда его подожгли, более тридцати еретиков заживо погибли в огне… Но как он об этом узнал?…
– Мани умеет наблюдать, – коротко ответил Грегуар.
Он показал ей в зарослях плюща, на одной из обгорелых полуразрушенных колонн, остатки обугленного креста.
– Ох, – выдохнула Марианна.
Ее щеки вновь порозовели, а на губах заиграла улыбка. Пришпорив коня, она направила его в противоположную сторону от Мани, к продуваемому ветром проходу, и оказалась у обрушившихся стен, где вместо крыши остались одни только покосившиеся балки. Грегуар последовал за ней.
Отсюда, из этих руин, лес выглядел еще зеленее, и его живое дыхание стало более плотным, как будто солнце внезапно решило еще ярче осветить печальное пепелище. Марианна отстегнула ремешок, на котором крепилось ружье, и спустилась на землю. Ее юбки путались в траве, но она не особо заботилась о том, что может испачкаться в груде камней и зарослях сорных трав. Вынув оружие из чехла, девушка кивком головы пригласила Грегуара сойти со своей лошади и присоединиться к ней. Он последовал ее примеру и спросил:
– Зачем вы нас сюда привели?
Проходя меж камней, переступая через заросли крапивы, она пожала плечами.
– Я вас сюда привела, шевалье де Фронсак? Ну же! Это место нашей засады, куда мы и должны были подъехать, и ничего больше, – заявила Марианна. – Если, конечно, верить картам, которые показывал маркиз д'Апше.
Мани, объехав вокруг руин сожженного храма, очутился возле отверстия в стене. Он замер и знаком попросил Грегуара подать ему поводья лошадей. Когда шевалье снова посмотрел на Марианну, та держала ружье в руках и с решительным выражением на лице вглядывалась в развалины и проемы обвалившихся стен. Освещенная странным сиянием солнечных лучей, преломленных в чудом сохранившихся витражах и розетках, девушка задумчиво произнесла, обращаясь не то к нему, не то к себе самой, не то к лесу, с которым она заранее сговорилась:
– Я была совсем маленькой девочкой, когда приходила играть сюда вместе с братом.
Она выразительно посмотрела на Грегуара.
– И вы не боялись?
– С моим братом, – сказала она с расстановкой, подчеркивая каждое слово, – нет. Он говорил мне, что защитит меня от призраков…
Казалось, это длилось целую вечность. Они пробежали не один десяток лье, продираясь сквозь кустарники и заросли вереска, спускаясь по склонам, покрытым булыжниками, которые больно ранили лапы, перепрыгивая через расщелины, и слились в один поток с теми, кто пришел с гор и предгорья. Со всех сторон на них накатывалась волна одного и того же ужаса. Подхлестываемые стелющимися по земле криками, когда казалось, будто в этот день все люди вышли из своих логов, сделанных из камня и огня, волки летели вперед сломя голову. Подгоняемые упругими потоками ветра, они мчались изо всех сил, сбивая подушечки на лапах, превозмогая боль во всем теле и не замечая более никаких пометок на земле. Их преследовал огонь, он настигал их и пожирал, а затем вдруг разгорелся еще ярче, ослепив своим белым сиянием и испепелив землю и деревья. А потом грянул гром и разорвал тучи в клочья; небо извергло из себя сталь, и выстрелы, и языки пламени, и зловонное дыхание…
Вперед…
Только вперед – мимо тех, кто падал вниз, истекая кровью и исходя криками ужаса; мимо тех, кто был пронзен пулями, изрубившими их плоть и искрошившими кости. Вперед – сквозь душераздирающие вопли людей и лай собак, кувыркаясь и падая на бегу, подставляя себя ружейным выстрелам, покрываясь серыми разводами грязи, сквозь смрад и ужасные звуки этой резни.
– Вот этот! Этот! – закричал дю Амель, лицо которого почернело от пламени и пороха.
Огромный ощетинившийся волк с распахнутой пастью подпрыгнул на высоту лошадиного крупа, и стало слышно, как щелкнули его клыки. Он пробежал между ног заржавшей от ужаса лошади Жана-Франсуа де
