— Тогда помоги… Слушай, братан, тут такое дело: Конек позарез нужен. Знаешь его?
— Да кто ж его не знает?! А что случилось?
— Деньги мы ему должны передать. Должок вернуть.
— И много денег?
— Много… Но на выпивку останется.
— Заказывай, — одобрительно загудели воры и придвинули свой столик.
Часа через два изрядно захмелевшие карманники заявили, что теперь самое время идти в баню.
— В какую баню? — не сразу сообразил Мартынов. — Зачем в баню?
— Ты кого хотел видеть, Конька? Так он сейчас в бане. На Пресне самая клевая баня. Конек ходит только туда.
О том, что было дальше, рассказывает Федор Мартынов.
«С полчаса торчали около бани. Никого! А я-то, дурак, поверил, да еще на всякий случай прихватил по дороге нашего сотрудника Каузова. И вдруг подъезжает лихач! В коляске — четверо хорошо одетых мужчин. В одном из них я тут же узнал Конька. Размышлять было некогда: я тут же вытащил «маузер», а коня схватил под уздцы. Лебедев и Каузов подскочили сбоку и приказали поднять руки вверх. Бандиты подняли руки.
В их карманах мы нашли оружие, а под сидением — бомбы и еще два револьвера. Кроме Конька, среди бандитов оказались Лягушка, Васька Черный и Ахмед. В ЧК мы им популярно объяснили, что их подвиги нам хорошо известны и всех их ждет расстрел. Спасти может только помощь в поимке Кошелькова. Бандиты долго колебались, но в конце концов Васька дал адрес по Брестской улице.
Мы тут же организовали засаду. Но Кошельков нас перехитрил: он послал на разведку Леньку- сапожника. Леньку мы, конечно, взяли, а когда стали его выводить, сами напоролись на засаду, устроенную Кошельковым. Двое наших сотрудников были ранены, а один убит. Ленька же ушел».
И так продолжалось довольно долго. Весь город был в ловушках, западнях и засадах,‘чекисты сидели во всех притонах, кабаках и малинах, казалось, еще минута — и Кошельков будет в их руках, но каждый раз он оказывался изворотливее, хитрее, наглее — и уходил. Однажды на него напоролись совершенно случайно: пришли за одним сахарным дельцом, а Кошельков был у него в гостях. Кошельков заметил подходящих к дому чекистов и через черный ход выбрался на улицу. Там он нос к носу столкнулся с двумя находящимися в засаде сотрудниками.
Когда перед ними внезапно появился представительный, одетый в серую шинель и мерлушковую папаху начальственного вида человек, они так заробели, что не могли вымолвить ни слова. Кошельков тут же воспользовался сложившейся ситуацией.
— Кто такие? — грозно надвинулся Кошельков на молодых чекистов. — Кого ждете? От какого работаете отделения? Покажите документы!
— А вы… Вы кто?
— Я — Петерс.
Оперативники, ни разу не видевшие такого большого начальника, тут же отдали документы. Кошельков положил их в карман, а потом достал револьвер и хладнокровно пристрелил обоих чекистов.
Потом он не раз использовал их документы, среди бела дня останавливая военных и даже командиров частей якобы для проверки личности и отбирая оружие. Были перестрелки, были погони, было множество жертв, но Кошельков снова и снова уходил.
И вот наконец первая удача. Надежда выйти на Кошелькова появилась после того, как чекисты внимательно изучили дело № 1851 по обвинению сотрудников РОСТА в подделке документов и торговле кокаином. Среди одиннадцати задержанных была и Ольга Федорова, оказавшаяся… невестой Кошелькова. В бандитских и чекистских кругах Москвы знали, что Яшка без ума влюблен, что сияет, как медный пятак, что объявил о предстоящей свадьбе и пишет невесте страстные письма. Но кто она, кого Кошельков удостоил своим неизгладимым вниманием, было большой тайной.
И вдруг на одном из допросов рядовая сотрудница РОСТА Ольга Федорова на вопрос, знает ли она о причине ее ареста, сделала заявление, взбудоражившее всех чекистов Москвы.
— Причиной моего ареста считаю посещение нашей семьи и, в частности, лично меня известным бандитом Яковом Кошельковым. Он приходил пить чай, а 4 июня остался у меня ночевать.
— А…а как вы с ним с познакомились? — спросил наконец потерявший дар речи следователь.
— Я хорошо помню этот день. Было тепло и солнечно. А произошло это 25 мая на станции Владычино, что в Девяти верстах от Москвы. Познакомил нас мой брат Сергей. Молодой человек, которого он представил, отрекомендовался комиссаром Караваевым и даже показал документы.
— И что потом?
— Потом пошли к нам на дачу.
— Зачем?
— Как, зачем? В гости. Мы пили чай, разговаривали…
— И все?
— Нет, не все. Он начал за мной ухаживать, и мы стали встречаться. Человек он очень практичный, корректный, в обхождении мягкий. Знает иностранные языки, в частности, французский, латынь и татарский, немного говорит по-немецки. К тому же он очень начитан.
— Значит, вам с ним было интересно?
— Очень интересно!
— А когда вы узнали, что это не Караваев, а Кошельков?
— В ту ночь, когда он у меня остался.
— После этого ваше отношение к нему изменилось?
— Нет, не изменилось. Мы продолжали встречаться. Тем более, он мне доверился, открыв одну страшную тайну.
— Какую? — встрепенулся следователь.
— Он рассказал про случай задержания Ленина… Как он его высадил из автомобиля, как обыскал и как забрал «браунинг».
— Стоп! — прихлопнул папку следователь. — Допрос закончен. Продолжим завтра.
Об Ольге Федоровой и ее сенсационных показаниях тут же было доложено руководству МЧК. В Бутырку примчался Федор Мартынов, имеющий полномочия обещать Ольге все, что угодно, лишь бы она вывела на Кошелькова. Сопротивлялась Ольга недолго и уже через день попросила бумагу и написала своим каллиграфическим почерком:
«В Особый отдел ВЧК
Настоящим убедительно прошу вызвать меня на допрос».
Ее тут же вызвали, и Ольга написала еще одну бумагу.
«Я предлагаю Угрозыску свои услуги в поиске Кошелькова. Где он скрывается, я не знаю, но уверена, что если буду на свободе, он ко мне придет, так как очень в меня влюблен».
А Яшка, потеряв даму своего сердца, метался, как затравленный зверь. Он стрелял, грабил, резал, убивал, но легче от этого не становилось. Самое странное, этот кровопийца вел дневник! Вот что он записал в этом дневнике, узнав об аресте Ольги.
«…Ведь ты мое сердце, ты моя радость, ты все-все, ради чего стоит жить. Неужели все кончено? О, кажется я не в состоянии выдержать и пережить это.
Боже, как я себя плохо чувствую — и физически, и нравственно! Мне ненавистно счастье людей. За мной охотятся, как за зверем: никого не щадят. Что же они хотят от меня, ведь я дал жизнь Ленину».
Счастье людей Кошелькову, действительно, было ненавистно — это стало для него своеобразной идеей фикс. Не случайно, постреляв и пограбив, он снова берется за перо.
«Что за несчастный рок висит надо мной: никак не везет. Я буду мстить до конца. Я буду жить только
