бытия). Иногда нам казалось, что мы затерялись среди мрачных высоких скал, и нам уже никогда не выбраться из гранитного плена, но по молитвам Еноха Господь открывал нам путь. Порой казалось странным, что обступающие нас строгие горы могли приютить и стать домом для сынов Божиих. Но мы шли по этим горам, встречали людей, и Енох проповедовал. Последующие столетия многое стерли в памяти, и сейчас, когда люди уже умирают, и их смерть уже никого не удивляет, трудно представить, что многие не верили Еноху, когда он говорил о смерти. О смерти и воскресении.
Наконец мы возвратились в свой дом, где Еноха уже дожидался праведный Сиф.
Мы вернулись ночью.
28. Они вернулись ночью.
Суета во дворе улеглась, и снова стало так тихо, что дом казался пустым. Только внизу, оттеняя ночную тишину, пес сладко лакал из лужи. Тихо всхрапнул осел. Кошка, свернувшись, спала на голой доске топчана в ногах у Сифа. Босой ногой он подоткнул под зверька одеяло и закрыл глаза. Снова увидел широкую спокойную реку из рассказов Евы, многочисленные зеленые острова, утесы из голубого мрамора. Темно-рыжие буйволы паслись среди высоких ярко-зеленых трав.
Из спальни Еноха и Сепфоры послышались голоса.
- Ты снова уходишь? - тревожно спросила женщина, и рыжие буйволы растаяли на исподе век Сифа. Он открыл глаза. Салатовые, голубые, розовые пятна сменил мрак скальной комнаты, из которого проступал только неправильный четырехугольник узкого окна.
- Мне душно, - сказал Енох. В его голосе слышалось оправдание. - Я буду спать на крыше.
- Енох, - с болью обратилась Сепфора, - я хотела сказать... Ты ведешь себя так, будто я тебе не нужна! С тех пор, как ты вернулся... Енох! - В тоне Сепфоры испуг перемешался с осуждением и обидой. - Ты ведешь себя так, будто мы незнакомы.
- Мне очень трудно объяснить тебе, Сепфора, но для тебя я как бы не вернулся. Я всегда уже буду там. Я уже не совсем тот Енох, который был взят. И мне многое еще надо успеть, многое рассказать людям.
- У тебя находится время для всех, Енох: для Мелхиседеки, для детей, для твоих родителей, весь завтрашний день ты проведешь с Сифом, но у тебя нет времени для меня! Я только вроде как виновата, что у тебя где-то что-то не получается с твоей проповедью... Детям надоело писать на глине, родители тебя не поняли, а виновата я, потому что, кроме меня, тебе некому напомнить, что помимо всего прочего, к чему тебя там кто-то призвал, у тебя есть обязанности по дому... Енох, если тебе что-то сказали про меня и Тувалкаина - не верь! Я не дала повода!
- Я знаю! Наш брак - пред престолом Божьим. Там мы будем как бы одно и в то же время не одно, но вместе. Вместе не в земном понимании.
- Енох, помоги мне понять тебя! - почти взмолилась Сепфора.
- Я попытаюсь.
- И прошу тебя: стань таким, каким был до своего исчезновения!
- Я стал лучше.
- Не надо лучше, Енох! Стань таким, каким ты был. Я хочу, чтобы звук твоих шагов успокаивал меня.
- Ты сама не знаешь, что говоришь, Сепфора.
- И не уходи сейчас! Я прошу, умоляю тебя, останься со мной!
Сиф слышит, как твердые мужские шаги спускаются по пещерной лестнице и затихают на крыше примыкающего к скале дома.
29. Первое время после своего возвращения душа Еноха переживала торжество, несказанную радость, но потом все чаще и чаще стали повторяться минуты, когда свое возвращение на землю Енох ощущал как богооставленность. Он понимал, что о богооставленности и думать грешно, но само пребывание в мире материальном воспринималось чуткой душой именно как богооставленность.
- Никто не может понять моей скорби, - вслух сказал Енох, глядя в ночное небо на чувственные звездные миры, - никто не знает, что такое метафизическая боль. Никто, кроме Адама. И Евы.
Енох встал на молитву и молился долго, пока не обрел особую радость и великий покой, пока душой не овладело сладостное чувство любви к Богу, любви к ближнему. У Еноха прибавилось сил. Совсем скоро он, Енох, снова как бы получит новое рождение свыше, снова будет изъят из этого мира и возведен на небо, где снова услышит
