Живу на даче. Жизнь чудна.Свое повидло…А между тем еще однадуша погибла.У мира прорва бедолаг,—о сей минутекого-то держат в кандалах,как при Малюте.Я только-только дотянувот эту строчку,а кровь людская не однузальет сорочку.Уже за мной стучатся в дверь,уже торопят,и что ни враг — то лютый зверь,что друг — то робот.Покойся в сердце, мой Толстой,не рвись, не буйствуй,—мы все привычною стезейпроходим путь свой.Глядим с тоскою, заперты,вослед ушедшим.Что льда у лета, добротыпросить у женщин.Какое пламя на плечах,с ним нету сладу,—принять бы яду натощак,принять бы яду.И ты, любовь моя, и ты —ладони, губы ль —от повседневной маетыидешь на убыль.Как смертью веки сведены,как смертью — веки,так все живем на свете мыв Двадцатом веке.Не зря грозой ревет Господьв глухие уши:— Бросайте все! Пусть гибнет плоть.Спасайте души!
1966
' Уходит в ночь мой траурный трамвай. '
Уходит в ночь мой траурный трамвай.Мы никогда друг другу не приснимся.В нас нет добра, и потому давайпростимся.Кто сочинил, что можно быть вдвоем,лишившись тайн в пристанище убогом,в больном раю, что, верно, сотворенне Богом?При желтизне вечернего огнякак страшно жить и плакать втихомолку.Четыре книжки вышло у меня.А толку?Я сам себе растлитель и злодей,и стыд и боль как должное приемлюза то, что все придумывал — людей