ведомы.
— Тут уж орка лучше, — рассудил Панк. — Если что, он скорее за своего сойдет. Правда, все равно зашибут, дэмальские орки уважают только дородность, а где у него шейхское брюхо? Чумп, сходи таки ты. Тут как раз добычливость пригодится, чтоб из ничего найти что-то.
Зембус меланхолично добыл веточку, переломил, пошептал.
— Вон за тем холмом кто-то есть, — сообщил он Чумпу, который с досадливым фырканьем снялся с места и вышел из круга. — Но вообще, опять же, не наш мир. Хоть песку и можно где угодно насыпать, но кабы у нас такие ветры дули — хумансы бы особо не расплодились. И вообще едва ли выжили бы…
Чумп опасливо поскреб вокруг своего пучка волос и двинулся было в указанном друидом направлении, но тут прямо по курсу его самолично обозначилась предсказанная жизнь, лихим скачком выпрыгнув из-за дюны и приземлившись на ее верхушку. Страннющая оказалась жизнь, генерал озадаченно закашлялся, эльфийка распахнула глаза так, что они перекрыли весь ее остальной лицевой ландшафт, и даже бог покаянно промямлил что-то вроде «да, это я, кажется, промахнулся». Ибо было у жизни четыре руки, длинные усы-щупы, растущие из треугольной головы, выпученные фасеточные глазища, а в одной из передних — рук? лап? — она сжимала странное оружие — что-то типа клевца с клювами на все четыре стороны от древка, похоже что каменное. И вообще больше всего походила на гигантское насекомое, нежели на существо разумное, обремененное пониманием и знающее, где тут в окрестностях Хундертауэр.
От такого соседства Чумп в восторг не пришел и порхнул обратно в круг так проворно, что Хастред взял на заметку поучиться — в жизни все пригождается.
— Поехали отсюда! — потребовал ущельник, нервно передергиваясь. — Покажут же такое — до конца жизни будешь просыпаться в слезах. Чтоб мне столько рук! Ух я бы наработал! Вы бы все у меня… и не только вы!..
— Сделать? — обрадовалась эльфийка и энергично потерла ладошки. Пучки искр радостно брызнули из-под тонких пальцев. — Хвост еще могу прирастить… или из чего-нибудь трансформировать. А глаза такие у вас, гоблюков, вечно становятся, едва пиво завидите.
— Не надо, — испугался Чумп и спешно шмыгнул за широкую спину паладина. — Я лучше буду в слезах просыпаться. Я такой нытик, такой сентиментальный!
Генерал же, вытянувшись во фрунт, четким движением метнул ладонь к голове — и, чудное дело, страшила на дюне ответствовала похожим жестом.
— Свой пельмень, военнообязанный, даром что стрекузнечик, — снисходительно сообщил Панк. — Но все-таки не наш мир. В нашем я всяку тварь, способную за топор ухватиться, безо всякой монстер мануалы распознаю. Тем более таких видных, многолапых… Эх, бывай, таракашка! Жми дальше, штурман, у меня уже брюхо подводит, а на колбасу, как погляжу, рассчитывать до самого Хундертауэра не приходится.
— Ну и переборчивые вы, — скривился Бандерлог, и прозрачные стены вновь сомкнулись вокруг гоблинов.
Вновь понеслась звездная круговерть, на каком-то лихом вираже мелькнула, слегка искаженная переливами кокона, громадная драконья башка, разинула пасть, дохнула огнем, бессильно разбившимся о хрустальную стенку, даже не заставив ее запотеть…
— Стой, проехали! — завопил генерал, едва чудовище осталось позади. — Наш дракон, родной, узнаю по прикусу! Вертайся!
Сообщество однако дружно возроптало. Генерал узнал, что совсем не наш дракон, и близко не похож, наши самые здоровые от силы вполовину этой зверюги. Что даже если и наш, то на хрен такое счастье, лучше уж к тем, которые урук-хаями ругаются, тех и бить как-то очевиднее, и бабы у них приятные («…Ах ты мерзавец! Все о бабах!..»). Что, надо полагать, тут еще междумирье, а не мир, так что ежели правда вытряхнет тут, и окажется что еще не доехали — то даже прибив дракона как-то еще дальше выбираться, не каждый же божий день в бога баклажкой попадешь, к тому же наливка кончилась, и баклажки с ней вместе, а пустыми бурдюками не больно-то пошвыряешься… А орк ничего конструктивного не возразил, зато просто завыл в неподдельном отчаянии. В общем, никакого почтения к авторитету! Панк надулся было, как мышь на крупу, и хотел было разразиться возмущенной речью о том, что ему-де виднее, поскольку он идейный вдохновитель всего предприятия, а впридачу еще и мир повидал и лучше всех знает… но тут кокон опять разлетелся в клочья, и выяснение пришлось отложить до лучших времен.
На сей раз во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулась бескрайняя степь, с одного боку багрово подсвеченная восходящим солнцем. Подсвеченная оной иллюминацией, к посетителям неспешно приближалась троица верховых. То ли зрелище выпадающих из межмирья гоблинов было им не в новинку, то ли удивить их вообще чем-либо было трудно, но ни один из них не дрогнул, не запнулся и курса не сменил.
— Вот, эти уж совсем ваши! — радостно заявил бог, по всему уже замаявшийся таскать генеральскую братию по мирам. — Точно как вы, вон тот, что по центру, прямо вылитый ты, генерал Панк. И кольчуги, кольчуги! Ты кольчуги просил, вот они.
Троица всадников, признанная богом за своих, вернее гоблинских, быстро, но без суеты приблизилась. Надо отдать должное божественной наблюдательности — некоторое свойство с правильными, реальными, душевными гоблинами в них и правда присутствовало. Правда, двое из них были украшены бородами на зависть любому хумансу и даже большинству практикующих магов, которым, как известно, такими мелочами как бритье заниматься обломно и некогда. У третьего бороды не водилось, и сам он был, хоть и отменно крепок, но все же не столь массивен в кости. Видимо, он сильно комплексовал по поводу безбородости, потому что прикрывал облитым боевой рукавицей кулаком подбородок и беспрерывно хихикал в тую варежку несколько жеманным образом. Все трое и впрямь были затянуты в добрые кольчуги, увенчаны островерхими шлемами, а везомого ими оружия хватило бы, чтобы задавить насмерть печально известного Тиффиуса.
— Где-то я их уже видел, — раздумчиво протянул за генеральским плечом Кижинга. — Или не их? Но каких-то совсем таких же.
Трое подъехали вплотную, остановив коней в трех шагах. Генерал демонстративно сложил на груди ручищи и огляделся по сторонам. Справа унылой жердью торчал Хастред, опираясь на рукоять черного топора; похоже, великим своим умом книжник смекнул, что о книгах ему тут беседовать не с кем. За ним маячила эльфийка, надменно вскинувшая голову, и равнодушный ко всему на свете Зембус. Слева нарисовались Кижинга и Вово, и генерал с удовлетворением заметил, что в плечах его штатный бугай таки существенно пошире самого кряжистого из конников. В общем, было о чем пообщаться. И чем. И кем.
Центральный всадник, самый плечистый и бородатый, а также обладающий солидным брюхом, распирающим кольчугу изнутри, некоторое время присматривался к вышедшим из леса, обдавая с высоты плотным ароматом жареного лука, наконец с сомнением шмыгнул носом, утерся кольчужным рукавом и проревел гулким пропитым басом:
— Ой вы гой еси!
— Чего? — озадачился генерал и пихнул локтем Хастреда. — Как он нас?.. Кем он нас?.. Может, сразу в рыло, для ясности?
Книжник окинул тоскливым взором предлагаемое рыло, вполне сравнимое габаритами с тем, коим природа оделила Вово, и ясности не возжелал ну вот совсем.
— Сами вы… такие, — ответил он дипломатично.
Бородач озадачился ничуть не меньше, переглянулся с соседом справа (тот неудержимо нахмурился и покачал головой то ли с неодобрением, то ли отрицая, что он в ряду прочих еси гой), с соседом слева (тот издал кокетливый хихик в кулачок — впрочем, в кулачок размером с детскую голову) и продолжил свою речь воззванием:
— …Добры молодцы!
— Это точно нам, — пояснил Хастред генералу с немалым облегчением.
— И красна девица, — звонким голосом добавил безбородый по левую руку от главного, бросая призывный взор из-под длинных ресниц на эльфийку. Тайанне ошарашенно повела плечами и даже не нашла, чем с толком обругаться.
