Вопрос этот привел Гулисварди в смятение. Бедняжке никогда не приходило в голову, что у нее могут отнять ребенка.
— Это невозможно! А моя госпожа? Разве она не вступится за меня? Нет, этого не может быть! — ответила Вардо после некоторого раздумья.
— Но представь себе, что нашей княгини уже нет в живых, а новая госпожа тебя почему-либо невзлюбила. Что бы ты стала делать?
— Ах, Дурмишхан, этого не может быть! Лучше уж умереть!
— На свете нет ничего невозможного, сердце мое. Пока мы рабы своих господ, счастья нам не знать. Скажи своей госпоже: если она жалует тебя и желает тебе счастья, пусть отпустит меня на волю. Скажи, что иначе я не хочу жениться.
Прошла неделя после этого разговора, и влюбленные снова встретились на том же месте. В кармане у Дурмишхана уже лежала вольная грамота.
— Ну что, мой Дурмишхан?.. Говорила я тебе, что наших детей не будут продавать! А теперь скажи, когда мы обвенчаемся?
— Не торопись, моя Вардо! Потерпи немного. От спешки не будет проку.
— Какой же ты еще нашел повод, мой мудрец? Потерпи да потерпи! То одно выдумает, то другое!
— Эх, жизнь моя, я о твоем счастье забочусь, а ты еще и насмехаешься надо мной?! Как будто я не стремлюсь поскорее назвать тебя своей женой, моя Вардо! Но времена нынче такие, приходится ждать и терпеть, если мы хотим, чтобы наше счастье было прочным.
— Что же ты еще придумал? Говори!
— Не сердись, моя Вардо, выслушай меня спокойно, и ты признаешь, что я прав.
— Говори же, говори скорей!
— Правда, моя Вардо, мы теперь — люди вольные… Но ты ведь знаешь: у нас нет ничего, кроме того, что на нас надето!
— Так что ж! Ты будешь по прежнему служить господину, я — госпоже… Как-нибудь проживем. Жили ведь до сих пор.
— Нет, пока мы не будем иметь столько, чтобы жить, никому не кланяясь, наша свобода немногого стоит…
— О боже! Так что же нам делать, мой Дурмишхан?
— Тебе — ничего. Оставайся попрежнему у своей госпожи, а я… мне нужно уехать и взяться за труд. Бог мне поможет, моя Вардо! Я знаю грамоту, говорю на разных языках, обучен ремеслам. Заработаю денег, разбогатею и вернусь к тебе. О, как сладко я тебя поцелую тогда, жизнь моя!
И, взяв девушку за голову, он нежно поцеловал ее в глаза.
— Что я могу сказать, раз ты этого хочешь… Когда ты думаешь ехать? — спросила опечаленная Гулисварди.
— Медлить нечего. Каждый упущенный час отдаляет нашу свадьбу. Лучше мне поторопиться. Я уеду завтра же.
— Завтра? Значит, завтра ты уже отправишься в путь, бедный мой Дурмишхан? Кто же позаботится о тебе, кто постирает и починит, когда меня не будет с тобой? Кто станет ходить за тобой, если ты заболеешь?
И Вардо поцеловала его в лоб.
Целуй нежно, целуй любимого, бедняжка Гулисварди, старайся продлить свиданье — ведь это последние минуты твоего счастья! Уста твои больше никогда не произнесут слов любви. Лучше было бы тебе сейчас умереть, Вардо! Со словами прощения на устах, с чистой любовью в сердце — ты бы умерла безмятежно, как засыпает невинный младенец, и не одна слеза сожаления упала бы на твою могилу. А дальше?.. Но зачем забегать вперед…
На другой день Дурмишхан, в нарядной одежде, с серебряными газырями, увешанный чеканным оружием, выезжал на добром вороном коне из города.
Ровно через месяц после отъезда он прислал Гулисварди первое письмо и затем в продолжение почти трех лет ежемесячно писал ей. И каждый раз сообщал Дурмишхан о скором своем приезде.
Много воды утекло за эти три года, многое переменилось на белом свете. Неизменным осталось только сердце Гулисварди. В нем все так же, как при первой встрече, горел огонь чистой любви к Дурмишхану. Вардо сберегла свою любовь, хотя многие завидные женихи добивались ее расположения и просили ее руки.
Что же делал тем временем Дурмишхан?
Через два года после отъезда из Тбилиси он женился, справил пышную свадьбу и поселился у тестя, в Сурами.
Прошло три года. Однажды княгиня позвала Вардо и приказала ей принести зеркало. Девушка исполнила приказание.
Госпожа погляделась в зеркало, взбила локоны, поправила лечаки и спросила Гулисварди:
— Скажи-ка, Вардо, я все еще красива?
— Да, свет моих очей, ты прекрасна, пусть все красавицы мира падут ниц перед тобой! — сказала Вардо и поцеловала ей руку.
— Не говори так, ведь и ты в их числе. Ты сама красивая девушка!
— Что ж, разве это меня унизит? Кто любит вас больше, чем я?
— Знаю, знаю, моя Вардо, ты славная девушка, и к тому же красавица; потому-то и сватается к тебе столько женихов.
— Ах, что вы говорите, госпожа моя! Право, я пожалуюсь Дурмишхану, — улыбаясь, ответила Вардо.
— А как же быть, если твой Дурмишхан все не возвращается? Вот и будь ему верна после этого! Он совсем забыл тебя. Я слыхала, будто он женился на другой…
— Полноте, госпожа, все-то вы меня пугаете! Ну и пусть себе женится! Свет не клином сошелся. Я и без него найду себе счастье!
— Вот за это хвалю тебя, Вардо. Видно, богу не угодно было, чтобы вы поженились: наверное, были бы несчастливы, — оттого господь и разлучил вас. Что же, потерпи, дитя мое, и бог вознаградит тебя за терпение — он пошлет тебе такое счастье, что не только Дурмишхан, более достойные позавидуют…
Гулисварди не поняла, к чему клонятся эти слова, но почуяла недоброе. Правда, девушке и в голову не приходило, что ее возлюбленный мог ей изменить, но она подумала: Дурмишхан, верно, попал в плен или погиб. Предчувствуя несчастье и боясь узнать горькую истину, Вардо хотела было уклониться от этого разговора, но не выдержала и, чтобы выведать всю правду, притворилась, будто то, о чем так осторожно говорит княгиня, ей давно уже известно.
— Ничего не поделаешь, госпожа, на все божья воля… Видно, на роду так написано… что ж, остается только терпеть…
— Значит, ты уже знаешь то, что я хочу тебе сообщить?
— Да, госпожа, на днях слух прошел… Не знаю только, как дело было.
— Да что ж говорить, дитя мое! Вот письмо Дурмишхана. Я жалела тебя, потому до сих пор и не решалась сказать… Не горюй, девочка! Вот недавно опять один наш дворянин сватался за тебя…
Пока княгиня пыталась таким образом утешить Гулисварди, девушка принялась читать письмо Дурмишхана.
Вот точная копия этого письма:
«Моей высокой госпоже, Мариам, урожденной княжне Церетели, супруге великого Мухран-Батони, пишет прах под ее ногами, Дурмишхан Цамаладзе, да падут на него все ее горести. А засим доложу вам, любезная госпожа, что, уехав от вас, я занялся торговлей. Разъезжал я по разным местам и все говорил себе: «Вот скоплю немного денег и заживу своим домом — так, чтобы Вардо не знала нужды и мы не были в тягость нашему господину». Но когда у меня завелись кое-какие деньги и я уже собирался возвратиться домой, пришлось мне как-то заночевать в Сурами, у одного тамошнего крестьянина. Тут мой хозяин, о котором я писал Вардо в своих письмах, стал всячески уговаривать меня; чтобы я женился на дочке этого человека. Девушка была его крестницей, и потому он заботился о ее судьбе. Я не решился огорчить его отказом, обвенчался с дочерью этого крестьянина и вошел в его семью. Так-то, моя госпожа! Хотел я
