– Смотрите, какие глупости говорят греческие философы! На мой взгляд все эти страшные вещи ничего не стоят. Я вот в огне не горю, в воде не тону… э-э… — Докусэн-кун замялся.
Мэйтэй пришел на помощь:
– На женщин не кидаюсь.
Хозяин стал читать дальше:
– «Сократ сказал, что величайшим трудом для человека является управление женщиной. Демосфен сказал: если человек хочет замучить врага, пусть он подарит ему свою жену, ибо она поднимет в семье ветер и бурю и днем и ночью будет мучить его. Сенека считал женщину и невежество двумя величайшими бедствиями мира. Марк Аврелий сказал, что женщиной так же трудно управлять, как заморскими владениями. Платон считал, что женщины украшаются, дабы скрыть природное уродство. Валерий в письме другу писал, что для женщин на этом свете нет ничего невозможного, и молил богов, чтобы они сжалились над другом и оградили его от женских козней. Он же писал: что есть женщина? Она — враг дружбы и любви. Она — мука неизбежная. Она — вред обязательный. Она — соблазн природный. Она — яд, сладкий, как мед. Если бросить женщину — безнравственно, то не бросить ее — преступление…»
– С меня хватит, сэнсэй. Если наслушаешься такого о жене, то ничего уже не будет нужно.
– Тут еще несколько страниц. Послушай уж заодно.
– Лучше остановиться, — заметил Мэйтэй. — Вероятно, вот-вот изволит вернуться госпожа…
И в этот момент из столовой донесся голос хозяйки:
– О-Сан, поди сюда!
– Вот так так! — воскликнул Мэйтэй. — Слушай, а госпожа уже дома!
Хозяин фыркнул.
– Подумаешь, — сказал он.
– Хозяюшка, когда это вы успели вернуться?
В столовой тихо, ответа не последовало.
– Хозяюшка, вы слышали, что здесь говорилось?
Ответа нет.
– Не подумайте, что это мнение хозяина! Это мнение господина Нэша из шестнадцатого века!
– Ничего не знаю, — донесся издалека голос хозяйки.
Кангэцу-кун хихикнул.
– Я тоже не знаю, так что извините, пожалуйста! — крикнул Мэйтэй и захохотал. Тут с шумом отворилась парадная дверь, раздвинулись сёдзи, и в гостиную бесцеремонно ввалился Татара Сампэй- кун.
Сегодня он был непохож на себя. На нем была сверкающая белизной сорочка и сюртук с иголочки. Он был заметно навеселе, в руке у него была тяжелая корзинка с четырьмя бутылками пива. Он поставил бутылки рядом с кусками бонита и рухнул на циновки.
– Ну, как у вас желудок, сэнсэй? — осведомился он. — Все дома сидите, вот и не поправляетесь!
– А я тебе еще не сказал, лучше у меня желудок или хуже.
– Да что с того, что не сказали! Лицо у вас какое-то плохое. Совсем желтое. Сейчас надо удить рыбу. Взять в Синагава лодку и… Я в то воскресенье удил.
– Что поймал?
– Ничего не поймал.
– И все-таки хорошо было?
– Поистине душой воспрянул. А вы были когда-нибудь на рыбалке? — Он обратился ко всем сразу. — Удить рыбу очень интересно. На крошечной лодочке в огромном море…
– А я хочу на огромной лодке по крошечному морю, — заявил Мэйтэй.
– И если уж удить, то выловить кита или русалку, иначе неинтересно, — добавил Кангэцу-кун.
– Да разве такие вещи ловятся? Никакого здравого смысла у этих литераторов.
– Я не литератор.
– Да? А кто же вы? Например, дельцам, как я, здравый смысл совершенно необходим. Знаете, сэнсэй, за последнее время я весьма обогатился здравым смыслом. Вращаешься в таком обществе и сам становишься таким.
– Каким это таким?
– И знаете… вот с сигаретами… Пока куришь «Асахи» или там «Сикисима», никто на тебя внимания не обратит. — И Сампэй-кун достал и закурил египетскую сигаретку с золоченым мундштуком.
– Откуда у тебя деньги на такую роскошь?
– Денег у меня еще нет. Но я думаю где-нибудь их раздобыть. Когда куришь такие сигареты, тебе не могут не доверять.
– Отлично, — обращается Мэйтэй к Кангэцу. — И хлопот никаких. Добывать деньги, пользуясь доверчивостью людей, легче, чем шлифовать твои шарики, Кангэцу-кун. Просто комфортабельный способ.
Кангэцу не успел ответить, как Сампэй-кун вскричал:
– А, так это вы и есть Кангэцу-сан? Вы так и не стали доктором? Ну, тогда возьму я.
– Доктора?
– Нет, барышню Канэда! Мне, разумеется, неудобно перед вами, но родители так настаивают, что я согласился. Меня только беспокоило, как я оправдаюсь перед вами.
– Да вы не стесняйтесь, — сказал Кангэцу, а хозяин как-то неопределенно проговорил:
– Если хочется, то бери… Думаю, это ничего…
Мэйтэй рассмеялся:
– Вот приятная новость! Нет, поистине о дочерях беспокоиться не стоит. Я же говорил, что ее кто- нибудь возьмет! Вот у нее и появился жених, да еще какой великолепный джентльмен! Тофу-кун, вот тебе материал для новых стихов. Принимайся за дело.
– А, так вы — Тофу-кун? — вскричал Сампэй. — Не сочините ли вы нам что-нибудь к свадьбе? Мы бы сразу отпечатали и распространили. Даже в «Солнце» опубликуем!
– Хорошо, я что-нибудь сделаю. К какому сроку вам надо?
– Это не важно. Давайте то, что у вас уже готово. А мы вас за это пригласим на свадьбу и угостим. Шампанским угостим. Вы когда-нибудь пили шампанское? Эго очень вкусно… Сэнсэй, я хочу пригласить на свадьбу оркестр. Как вы полагаете, можно будет переложить стихи Тофу-куна на музыку и сыграть?
– Как хочешь.
– Сэнсэй, может быть, это сделаете вы?
– Не говори глупостей.
– Может быть, здесь есть кто-нибудь, кто знает музыку?
– Вот есть мастер скрипки — провалившийся кандидат в доктора Кангэцу-кун. Только его надо хорошенько попросить. Он не такой человек, чтобы согласиться на бутылку шампанского.
– Знаете, шампанское по четыре или пять йен — это не шампанское. Я буду угощать не такой дешевкой. Так вы сочините мне музыку?
– Сочиню. Даже за бутылку по двадцать сэн сочиню. Даже даром сочиню.
– Нет, даром я принять не могу. Я обязательно должен отблагодарить. И если вам не нравится шампанское, то как вам понравится вот это? — Он достал из внутреннего кармана десяток фотографий и разбросал по циновке. Это были портреты девиц самого нежного возраста в хакама, в фурисодэ, с высокими прическами. — Вот сколько у меня кандидаток, сэнсэй. Я могу отблагодарить Кангэцу-куна и Тофу-куна, посватав их за любую из них. Как вам нравится вот эта? — спросил он, тыча в лицо Кангэцу одну фотографию.
– Хороша. Сосватайте меня за нее.
– И эта?
– И эта хороша. За нее тоже сосватайте.
– Так за какую же из них?
– За любую.
– Ох, какой вы любвеобильный! Сэнсэй, а вот эта — племянница одного профессора.
– Да?
