– Как всегда непробиваем.
– Видишь ли, с недавних пор я занимаюсь совершенствованием духа…
– Ну и чудак! Каково же будет гостям, если ты до того усовершенствуешь свой дух, что перестанешь откликаться? Прямо в дрожь бросает от твоей невозмутимости! Я же не один к тебе пришел. Я к тебе такого гостя привел! Вставай, пойдем, я вас познакомлю!
– Кого это ты привел?
– Увидишь, пойдем. Он очень хочет тебя видеть.
– Кто?
– Да не все ли тебе равно — кто? Идем!
Хозяин проворчал: «Опять, наверное, дурака валяешь», — поднялся, не вынимая рук из-за пазухи, вышел в коридор и направился в гостиную. В гостиной лицом к токонома[174] величественно восседал на циновке какой-то старичок. Хозяин немедленно извлек руки из-за пазухи и опустился на циновку возле самого входа. Но старик сидел лицом к токонома, а хозяин — за его спиной, глядя ему в затылок. Естественно, в таком положении было очень неудобно обмениваться приветствиями. Между тем известно, что люди старого поколения всегда очень щепетильны, когда дело касается церемоний.
Старичок указал на токонома и сказал, обращаясь к хозяину: «Пожалуйте сюда». Еще три года назад хозяин считал, что в комнате можно садиться где заблагорассудится. Но потом кто-то прочитал ему лекцию о токонома, из которой выяснилось, что некогда токонома была тронным местом. Отсюда хозяин сделал вывод, что токонома предназначены исключительно для посланцев императорского двора, и больше никогда не приближался к этому месту. Тем более ему не хотелось подойти к токонома теперь, когда прямо перед ней восседал незнакомый старец.
Хозяин в замешательстве не мог выговорить ни единого слова приветствия. Он склонил голову и повторил слова гостя:
– Пожалуйте сюда.
– Нет, — ответствовал старик. — Тогда я буду лишен возможности приветствовать вас подобающим образом. Уж пожалуйте, прошу вас.
– Нет, тогда я не… э-э… Пожалуйте, прошу вас, — сказал хозяин.
– Вы своей скромностью повергаете меня в ужасное затруднение. Я оказываюсь в неловком положении. Пожалуйста, без стеснения, прошу вас.
– Своей скромностью… Повержен в ужас… Как-нибудь… — хозяин, побагровев, принялся мямлить, словно рот у него был набит картошкой. Видимо, совершенствование духа не пошло ему на пользу. Мэйтэй- кун с улыбкой наблюдал за всем происходящим из-за фусума. Затем это ему надоело, и он сказал:
– Да ладно, иди уж. Ты так прилип к порогу, что мне и сесть некуда. Давай, не робей!
Он толкнул хозяина вперед. Делать нечего, хозяин приблизился к токонома.
– Кусями-кун, это мой дядя из Сидзуока, о котором я тебе часто рассказывал. Дядя, это Кусями- кун.
– Наконец-то я имею честь лицезреть вас, — сказал старик. — Мэйтэй пользуется вашей благосклонностью, и я тоже, недостойный, давно мечтал побеседовать с вами. К счастью, сегодня мы проходили неподалеку от вашего дома, и я решился навестить вас, чтобы принести свою благодарность за ваше благостное внимание к Мэйтэю. Прошу вас, не откажите в любезности побеседовать со мной и не лишайте меня своих милостей в будущем.
Старик произнес этот монолог в старинном стиле без единой запинки. Кажется, никогда раньше мой необщительный и угрюмый хозяин не сталкивался с такими благовоспитанными старцами. И если уж он с самого начала пришел в замешательство, то теперь, когда его обдали потоком таких приветствий, он позабыл и про корейский женьшень, и про разукрашенный конверт. С большим трудом он выдавил из себя весьма странный ответ:
– Я тоже… Я тоже… Собирался посетить… Прошу благосклонности…
Тут он приподнял голову и украдкой взглянул на гостя. Но старичок по-прежнему склонялся в низком поклоне, а посему хозяин тоже поспешил уткнуться лбом в циновку.
Выдержав паузу, старик поднял голову:
– В прежние времена у меня здесь был дом, и я долго жил в столице у ног сегуна. Но в дни Переворота[175] я надолго уехал отсюда, а когда вернулся, то обнаружил, что совершенно не узнаю столицу. Если бы не Мэйтэй, не знаю, что бы я стал делать. Хоть и говорят, что все в мире меняется, но все же род сегуна триста лет…
Видимо, Мэйтэй счел, что старик несет чепуху, и перебил его:
– Род сегуна, дядя, несомненно, хорош, но и эпоха Мэйдзи тоже превосходна. Наверное, в те времена не было Красного Креста?
– Не было. Ничего похожего на Красный Крест не было. И такая штука, как лицезрение великого князя — это тоже возможно только теперь. В наше время великим князьям не поклонялись… Вот и я по долголетию своему сподобился посетить сегодняшнее собрание да еще услышать голос его высочества великого князя. Так что теперь можно было бы и умирать.
– Уж и то хорошо, что увидели Токио после такого перерыва. Знаешь, Кусями-кун, ведь дядя специально приехал из Сидзуока на конференцию Красного Креста. Мы только что были в парке Уэно на этой конференции, а на обратном пути зашли к тебе. Видишь, он в сюртуке, который недавно заказал себе у Сиракия.
Действительно, дядя был в сюртуке. Но сюртук был совершенно не по мерке. Рукава слишком длинны, борта отстают, спина вся в складках. И он явно жмет дяде под мышками. Я думаю, что даже нарочно сшить такой скверный сюртук очень трудно. Вдобавок белый воротничок отстегнулся от рубашки, и каждый раз, когда дядя поднимает голову, кадык просовывается между воротничком и рубашкой. При этом трудно разобрать, рубашке или сюртуку принадлежат черные шелковые отвороты. Но сюртук еще куда ни шло, терпеть можно. А вот полюбуйтесь на эту старинную самурайскую прическу! Я стал искать глазами железный веер, о котором часто рассказывал Мэйтэй. Аккуратно сложенный веер лежал возле старика. Между тем хозяин пришел наконец в себя и обратил свое усовершенствованное внимание на одежду старика. Он был немало удивлен, потому что никак не ожидал, что Мэйтэй способен говорить правду. А то, что он увидел, было значительно красочнее рассказов Мэйтэя. Если рябины хозяина могут служить наглядным пособием для изучения истории, то самурайская прическа и железный веер старца имели в этом смысле гораздо большую ценность. Хозяину очень хотелось побольше узнать о железном веере, но прерывать беседу было неучтиво. Поэтому хозяин задал обычный вопрос:
– Народу, вероятно, было много?
– Страшно много. И все таращили на меня глаза. В нынешние времена люди стали не в меру любопытны. В старину этого не было.
– Да, конечно, в старину ничего подобного не было, — ответил хозяин, будто сам был стариком. Не подумайте только, что хозяин притворяется всеведущим. Просто эта реплика неожиданно возникла в его охваченном вечными сумерками мозге.
– И знаете, — продолжал старик, — все глазеют на мой «шлемокол».
– Наверное, он очень тяжел, этот ваш веер.
– Попробуй возьми в руки, — предложил Мэйтэй. — Он тяжелый. Дядя, разрешите ему попробовать.
Старик сказал: «Сделайте одолжение», — с натугой поднял веер и передал его хозяину. Кусями-сэнсэй некоторое время держал веер так, как паломники в храме Куроданэ в Киото держат меч Рэнсёбо, а затем сказал: «Действительно», — и вернул веер гостю.
– Все почему-то называют этот предмет железным веером. Но он ничего общего с веером не имеет. Это же шлемокол.
– Гм… А к чему он, позволительно будет спросить?
– Колоть шлемы. А когда враг от удара валился без памяти на землю, его добивали. Шлемоколами пользовались со времен Кусуноки Масасигэ…[176]
– А что, дядя, этот шлемокол принадлежал Масасигэ?
– Нет. Не знаю, кому он принадлежал. Знаю только, что он очень старинный. Очень возможно, что он
