не нравиться. А вот гимназистки ни на что не годны.
– Ну и пусть не годны. Подумаешь, сами-то вы не застраховались!
– А я собираюсь застраховаться со следующего месяца.
– Обязательно?
– Обязательно.
– Не стоит, дядя. Лучше на эти деньги что-нибудь купить. Правда, тетя?
Тетя усмехнулась, а хозяин нахмурился.
– Ты так говоришь, потому что думаешь, будто можно жить сто или двести лет. Но вот подрастешь да поумнеешь, тогда и поймешь, что страхование жизни необходимо. Я обязательно застрахуюсь со следующего месяца.
– Да? Ну, что же делать. Пусть будет так. Правда, может быть лучше страховаться, чем покупать мне зонтики. Вы мне тогда этот зонтик прямо навязали. Я вам говорила, что не надо.
– Что, он тебе совсем не нужен?
– А зачем мне зонтик?
– Тогда верни его мне. Как раз Тонко просила зонтик. Отдадим ей. Он у тебя с собой?
– Это уж слишком, дядя. Сами навязали мне подарок, а теперь требуете его обратно.
– Да ты же говоришь, что он тебе не нужен. Вот я и прошу вернуть. Ничего в этом нет особенного.
– Он мне действительно не нужен, но все равно, это уже слишком.
– Вот бестолковая! Что тут особенного? Ты говоришь, что зонтик тебе не нужен, вот я и прошу тебя вернуть его мне.
– Но ведь…
– Что «но ведь»?
– Но ведь так никуда не годится!
– Фу, до чего глупа! Долбишь одно и то же.
– Вы, дядя, тоже все одно и то же долбите.
– А что мне делать, если ты одно и то же повторяешь? Ты же сказала, что он тебе не нужен?
– Сказала. И он мне действительно не нужен. Но возвращать его вам я не хочу.
– Поразительно. Ну что с тобой делать? Какое упрямство и тупость! Вам в гимназии логику преподают?
– Ах, оставьте, пожалуйста! Ну и пусть я необразованная. Можете говорить, что хотите. «Верни!» Даже от чужих такого не услышишь! Поучитесь немного у Дурня Такэ!
– Что? У кого поучиться?
– Я говорю, будьте хоть немного прямым и честным!
– Ты глупа и упряма вдобавок, потому и проваливаешься на экзаменах.
– Ну и что же, что проваливаюсь? Я вас не прошу платить за мое учение.
Юкиэ больше не в силах была сдерживать переполнявшие ее чувства. Она замолчала, и обильные слезы хлынули на ее сиреневую юбку. Хозяин смотрел то на юбку, то на склоненное лицо Юкиэ, словно раздумывая над психологическим источником ее слез. В это время в столовую заглянула О-Сан и, выставив свои красные руки, объявила:
– Гость пожаловал.
– Кто? — осведомился хозяин.
– Гимназист, — ответила О-Сан, искоса поглядывая на плачущую Юкиэ.
Хозяин встал и направился в гостиную. Я осторожно последовал за ним — мне необходимо было изучать людей и собирать нужный материал. Изучать человека следует в те моменты, когда он волнуется. Только тогда изучение приносит желаемые результаты. В обычной обстановке люди все обыкновенные, ни слушать, ни смотреть на них не интересно. Но когда человек волнуется, в нем, обыкновенном человеке, под влиянием каких-то таинственных сил, проявляются какие-то странные, необыкновенные, диковинные, удивительные качества. Одним словом, возникают явления, весьма поучительные для нас, кошек. К явлениям такого порядка относится, несомненно, и горючая слеза, пролитая Юкиэ-сан. Пока Юкиэ-сан разговаривала с хозяйкой, в ней нельзя было даже заподозрить столь необычные свойства. Но едва вернулся хозяин и поставил свою масленку возле хибати, она внезапно — словно дохлого дракона ошпарили из кипящего котла — проявила неведомые свойства своего характера, необычайно странные, необычайно диковинные, необычайно удивительные, о наличии которых до той поры невозможно было догадаться. Впрочем, эти прекрасные свойства характера обычны для всех женщин. К сожалению, они не так легко проявляются. То есть вообще-то проявляются постоянно, но далеко не так свободно и не с такой силой, как в данном случае. Мне удалось быть свидетелем этого представления только потому, что на свете живет вот такой чудак, с макушкой набекрень, мой хозяин, который и меня, случается, гладит против шерсти. Я не сомневаюсь, что люди чувствуют себя как на сцене всюду, где появляется мой хозяин. И только благодаря хозяину у меня есть возможность приобрести достаточный опыт в отношении людей, хотя век кошки и короток. Счастливая судьба! Интересно все-таки, кто же наш гость?
А гость был гимназистом лет семнадцати, чуть моложе или чуть старше Юкиэ-сан. У него была огромная синяя голова, остриженная под машинку, и картофелеобразный нос. В общем, ничего достопримечательного в его внешности не было, если не считать громадного черепа. Череп, даже голый, был необычайно велик, а если бы на нем росли такие волосы, как у хозяина, он бы привлекал к себе всеобщее внимание. Хозяин считает, что такие головы не приспособлены к восприятию наук. Возможно, так оно и есть, но на первый взгляд подобная голова, похожая на голову Наполеона, производит ошеломляющее впечатление. Как и все другие гимназисты, наш гость был одет в кимоно с короткими рукавами. Белья под кимоно не было. Говорят, что это очень изящно — надевать кимоно прямо на голое тело и ходить босиком. Но этот юнец имел очень вульгарный облик. Может быть, виной были босые ноги: на циновках отчетливо выделялись три грязных следа. У гостя был смущенный вид. Нет ничего удивительного в том, что смущенный человек сидит тихо, но этому смущенному виду совершенно не соответствовала громадная нахальная голова. Нахалу, который гордится тем, что не здоровается с преподавателем, тяжело, конечно, высидеть в позе нормального человека хотя бы полчаса. Но со стороны выглядит очень смешно, когда подобный тип делает вид, будто он от рождения образец благопристойности и оплот нравственности. Любопытно, как это они, такие наглые и развязные на гимнастических площадках и в классах, способны сдерживать себя при других обстоятельствах? Эта мысль возбуждала во мне насмешливую жалость к нашему гостю. И как бы ни был глуп и бестолков хозяин, он начинает казаться человеком значительным, когда сталкивается лицом к лицу с таким учеником. Вероятно, и хозяин сознает это. Есть поговорка, что пылинки, скопившись, образуют горы. Ученики, собравшись вместе, представляют собой силу, которой нельзя пренебрегать. Они способны на остракизм и на стачку. На мой взгляд это нечто вроде храбрости пьяного труса. Дикие выходки стада учеников можно рассматривать как результат временного безумия, наступившего вследствие опьянения сознанием своего численного превосходства. В противном случае разве посмел бы такой вот типчик, который сидит сейчас, забившись в угол, презирать своего преподавателя? Разве посмел бы он выкидывать дурацкие шутки?
Хозяин пододвинул к гостю дзабутон и предложил сесть на него. Но господин Тыквоголовый не двинулся с места, он словно окаменел. Было странно видеть за безучастным ко всему дзабутоном безмолвную громадную голову. Дзабутон предназначен для сидения. Хозяйка купила его не для того, чтобы им любовались. Сидеть на циновке рядом с дзабутоном — это оскорбление для дзабутона, а следовательно, и для его хозяина. А господин Тыквоголовый вовсе не питал к дзабутону никаких враждебных чувств. Попросту говоря, он с младенческих лет ни разу не сидел по-человечески. Ноги его уже начали ныть от претерпеваемых ими мук, но он упорно отказывался от дзабутона, несмотря на то, что дзабутон оказывался из-за этого в дурацком положении, и несмотря на то, что дзабутон был предложен самим хозяином. Ах, какой стеснительный этот господин Тыквоголовый! Лучше бы он стеснялся тогда, когда таких, как он, собирается целое стадо. Пусть бы стеснялся в гимназии. Пусть бы стеснялся в пансионе. Нет, он стесняется там, где это совсем не нужно. А там, где нужно стесняться, он хулиганит. Скверный Тыквоголовый бонза…
Фусума тихо раздвинулись, и Юкиэ-сан почтительно подала бонзе чашку чая. Во всякое другое время бонза не упустил бы случая сказать по этому поводу какую-нибудь гадость, но сейчас при виде цветущей
