Алеша, и снова молча, засунул бумажный сверток в авоську, где желтели две маленькие ароматные дыни.
Женщина посмотрела Алеше в лицо, сказала:
— Спасибо! Жара! Устала безбожно. Спасибо, папаша.
— Пожалуйста, мамаша,— в тон ей ответил Алексей.
— Ага,— зачем-то сказала женщина и отвернулась.
Алексей сел рядом с Надей, обнял ее за плечи, шепнул:
— Потерпи маленько, потерпи. Так уж вышло..
Надя положила голову ему на плечо, закрыла глаза.
Вспомнилась, пришла почему-то на память именно сейчас Вольная улица. Надя неловко сидит на велосипеде: Алеша учит ее кататься. Она спокойно едет, зная, что Алеша рядом, держится за велосипед. Но вот он отпустил руку, и Надя помчалась стрелой. И конечно же врезалась с разгона в телеграфный столб. Алеша подлетел к ней, перепуганный, поднял, завязал платком ссадину, поцеловал. Оба они смутились: это был первый поцелуй...
К вокзалу на полном лету подкатило такси. Из машины выскочили какие-то парни и помчались в здание, видно, куда-то они опаздывали.
— Крохотуля! — узнала Толю в одном из приехавших Надя. — И Мажуга, кажется... Кузя Дудкин...
— Показалось,— неуверенно произнес Алеша. Но с места все же вскочил. — Погодя, я сейчас...
Надя пыталась удержать его:
— Не ходи. Не надо. Вдруг они пришли за Женьку мстить?
— Да ты что! Я сейчас... — Он тронул Надю за плечо и поспешил в здание вокзала.
— Стихи сочиняет? — спросила Надю женщина в иойлочной шляпе. — Я сразу догадалась. По бороде. И но глазам. У тех, кто стихи пишет, глаза с грустинкой.
— Нет. Он строитель.
— Хорошо, что строитель.
Женщина спросила ее что-то, но Надя не слушала се: вдруг парни из бригады примчались сводить какие-то счеты? Женька их послал, от него всего жди.
Больное Надино воображение рисовало картины одну страшнее другой. Она не могла больше оставаться и неведении: кто же еще поможет Алеше, кто бросится на помощь, если не родная жена, любимая женщина?
— Присмотрите, пожалуйста, за вещами,— попросила она соседку по скамейке, но не успела сделать и двух шагов, как увидела Алешу: он шел в окружении Крохотули, Мажуги, Сарычева. Кузя Дудкин с неизменными сигаретами за ушами держался сзади. Все весело переговаривались.
У Нади отлегло от сердца. Пришли провожать! И на том спасибо.
— Никуда мы не едем, Надежда! — издали крикнул Алеша. — Свадебное путешествие отменяется.
— А Женя? Как он?
— Заново придется знакомиться. Начнем все сначала, Надюша. Так сказать, предстоит переоценка ценностей.
Мажуга протянул раскрытый зонтик:
— А это тебе, Надя, от жары прятаться... Случайно мод руками оказался.
Надя посмотрела на Алешу:- он кивнул, глаза его сияли...
В ящике что-то белело. '
И как всегда, у Варвары Степановны закололо в сер* дце. Приложила руки к груди, вздохнула тяжело. Пись^ мо. От Алешки. Кто же еще напишет? Никого у нее нет! кроме сына. Хорошо хоть писать матери ему не запрет тили.
Достала конверт в полосатой красно-синей рамке и забоялась: вдруг беда какая с сыном? Никогда не сла^ писем самолетами...
Варвара Степановна читала письма только вечерам^ Управится по дому, завесит окна, да поплотней, чтоб со« седи, чего доброго, не подглядели, засветит настольнуЩ лй^ру — зеленый гриб — и празднует над письмами сый на.|Короткими они были, скупыми и схожими, будто за-годй наготовили их на весь год, а в положенное врем* по одному в почтовый ящик опускали: «Живы. Здоровы Работаем. Живем дружно». Как в телеграмме. '
Вот она тебе, мать, благодарность детей! Дожива! свой век в одиночестве. А добра накопила — полон по греб. И капуста квашеная, и грибки, и варенья-солены разные. А сколько компотов да салатов закатала? Сал| целый ящик в соли томится. Для себя, что ли, припа^ сала? 1
Вошла Варвара Степановпа в комнату, приставил^ конверт, как фотокарточку, к банке с хризантемами Ы чего это они нынче сеном пахнут?) и подумала: что на этот раз сынок отписал? А сама за уборку принялась! стерла пыль с подоконников, подмела пол, прошлась пш столу сухим фартуком, потом долго скребла кастрюлю,—] гречка пригорела. Хотела ещэ свежей воды из колодца принести, а потом уж за письмо засесть, да не выдери жала. Ослабла душой. Годы уж не те, только н могла что не отвечать на Алешкины письма и переводы назад отсылать. ч
Вымыла руки, завесила окна, включила лампу — зеленый гриб — и за стол. Отрезала ножницами от концерта тоненькую полоску, осторожно, чтоб не повредить письмо, и вытащила листок.
Раз перечитала, другой, третий. Не зря самолетом отправили! Надежда дочку родила, Варькой назвала: «В твою честь, мама!» Хитрющие...
Теперь Алешку от Надежды не оторвать. Да еще квартирку, оказалось, им выделили — заработали, выходит, без отцов-матерей. Похвально! Теперь не дождешься, чтоб приехали. А ведь каждый раз, ложась спать, Варвара Степановна включала электрическую лампочку под козырьком крыльца: вдруг сын ночью приедет и в темноте споткнется, мало ли чего, ногу сломает или ушибется?
Теперь Алексей не приедет...
Варвара Степановна разобрала постель, легла, матрас забряцал под ней, залязгал, взвизгнул разок. Отслужил свое, давно пора на свалку. Натянула одеяло до подбородка, согрелась, пыталась уснуть. Да где там! А что, если Лидия поедет в город и заберет ребенка? От этих мыслей страшно стало.
Ветер свистел в трубе, что-то хлопало по крыше, неужели кусок толя оторвался? Нет мужских рук в доме, <ч баба одна что сделает?
Варваре Степановне казалось, будто стучатся в ее дом, просятся погреться. Как бывало еще при отце. Обязательно кто-нибудь забредал и непогоду. Отец зажигал лампу и, прикрывая ладонью свет, шел отпирать двери. Мама сердилась: «Дом в ночлежку превратил! Напустит Г>родяг всяких неприкаянных...»
Отец ставил самовар, приглашал к столу пришельцев м молча слушал долгие рассказы: про коллективизацию, про то, как убили кулаки председателя колхоза, а потом дом спалили. Много страшных дел передавали... Варвара напряженно слушала, хотя и страшно было, а
утром понять не могла: присннлось ей все или на самом деле слыхала? ;
Теперь никто не стучится в ее дом. И так тоскливд стало!.. Забыла, когда о своих родителях вспоминала, з тут на память пришли. Мать крикливая была, первая спорщица на Вольной улице. Она и дома свирепствовав» ла с утра до ночи. То кого-то упрекала, то грозила ко*| му-то, то желала «подохнуть, не сходя с места». Никтч ей не перечил, никто в спор не встревал, а она все рав1 но не унималась. Варвара целыми днями у соседей про1 падала, а отец (он маляром по найму работал) или в огороде копался, или что-то мастерил. Мать, бывало; надрывает горло, а отец спокойно что-то делает, будто не слышит, или сидит под яблоней на вкопанной в зем^ лю скамейке, курит длинную папиросу из газеты, «козыа ножку», и собаку гладит. Барсик припадал к его коле«] ням зажмуренной мордой.
Отец жил тихо и умер тихо: курил «козью ножку»^ гладил собаку, а мать поносила его в тот
