заведующему районо и ее копию отправил в редакцию районной газеты. В жалобе говорилось, что директор Бурундук допускает панибратские отношения с учащимися, сидит с ними на ступеньках крыльца и ведет безответственные разговоры, провоцирующие детей на шалости, которые ведут к несчастным случаям. В жалобе указывалось также, что директор позволяет рядовым преподавателям обращаться к нему при детях на 'ты', что дети фамильярно зовут директора Акимычем, а это свидетельствует о полной утрате к нему уважения.
Здесь товарищ Мокеев сознательно допустил неточность: ребята действительно звали директора Акимычем, но только за глаза, а при встрече с ним всегда обращались к нему по имени-отчеству.
Заведующий районо Иван Карпович Лыков знал, что на каждую жалобу положено отвечать и лучше всего в ответе указывать, что виновные наказаны, но Иван Карпович очень ценил Данилу Акимыча как директора и педагога. Хотя его старший сын учился в десятилетке, свою младшую дочь он отдал во вторую восьмилетнюю школу, считая, что там 'самый здоровый микроклимат'. Иленск – городишко маленький, деятели районного масштаба встречаются между собой часто на всевозможных совещаниях, и Лыков тщетно пытался убедить Мокеева, что ничего зазорного нет в сидении директора школы с ребятами на крылечке, что общение в свободные часы сближает педагогов с учениками, что, наконец, Луиза с Ленькой могли задумать хождение по углям, прочитав об этом заметку в каком-нибудь журнале.
Примерно то же самое говорили Мокееву в редакции, но это лишь подлило масла в огонь. Луизин папа заявил, что теперь он напишет жалобу в областной отдел народного образования и в областную газету, напишет о том, как в Иленске зажимают критику.
К счастью, товарища Мокеева привлекли к ответственности за какие-то злоупотребления служебным положением, и он забыл о своей войне против директора школы.
Эта история основательно потрепала нервы обоим педагогам. Как ни противно было товарищу Лыкову, но ему пришлось вызвать их к себе и попросить хотя бы для проформы написать объяснительные записки. Редактору газеты пришлось направить в школу одного из сотрудников, и тот беседовал с директором и преподавателем труда, с другими педагогами и учениками.
Но этим дело не кончилось. Слух о научном подвиге Хмелева и Мокеевой быстро разнесся не только в школе, но и по всему городку. Пострадавший Хмелев несколько дней просидел дома, а Луиза в это время ходила задрав нос, окруженная всеобщим вниманием. Она давала интервью не только одноклассникам, но и ребятам из старших классов и даже взрослым. При этом она слегка привирала, утверждая, что Ленька ступил на угли без нее лишь потому, что сделал это, не досчитав до трех.
Но вот в школе распространился другой слух: о том, что отец Луизы пишет жалобы на директора. Этот слух подтвердился тем, что директора больше не видели сидящим на ступеньках. Избегал теперь крылечка и Федор Болиславович. И этому слуху окончательно поверили после визита в школу сотрудника газеты. Теперь даже стали поговаривать, что Акимычу и преподавателю труда грозит увольнение.
Луиза больше не ходила с задранным носом. Обычно розовая физиономия ее побледнела, и только возле глаз были красные круги.
Глава 2
Однажды после уроков в дверь директорского кабинета постучала молоденькая руководительница четвертого 'Б' Раиса Петровна.
– Заходите! – послышался баритон Данилы Акимовича.
Учительница вошла.
– Данила Акимович, у меня к вам разговор. Директор привстал.
– Присаживайтесь, Раиса Петровна.
Учительница уже год проработала в школе, но все никак не могла отделаться от ощущения, что нормальный письменный стол слишком мал для могучего Данилы Акимовича, да и сама она – женщина стройная, спортивная, в присутствии директора казалась себе тщедушной и маленькой. Она села перед столом, поставив на колени портфель.
– Так какой разговор? – спросил директор, рисуя домик на клочке бумаги.
– Похоже, Данила Акимович, Мокеевой в классе объявили бойкот.
Директор отложил в сторону шариковую ручку. Он теперь пристально смотрел на учительницу большими голубыми глазами.
– Этого еще не хватало! – тихо заметил он. – А в каком смысле – бойкот?
Молодая учительница была явно взволнована, но говорила сдержанно, деловым тоном.
– Вчера я обратила внимание, что Мокеева сидит зареванная, а ее подруга Зырянова отсела от нее, сидит на месте больного Хмелева. Затем я обратила внимание, что в Мокееву кидают комочки бумаги... записки какие-то. Мокеева их читает и рвет. А сегодня повторилось снова: Мокеева опять одна, и в нее опять кидают...
– А вы замечаний им не делали?
– Вчера делала, а сегодня не стала. Я заметила, что Мокеева записок не поднимает, и захотела узнать, в чем тут дело. Когда все вышли из класса, я эти записки собрала. Вот, пожалуйста!
Учительница раскрыла портфель и выложила перед директором с десяток смятых записок. Данила Акимович стал читать одну за другой.
'Стукачка!' – гласила одна.
'Ябеда-колябеда!!!' – было написано в следующей.
'Ну, Мокееха, погоди!' (Восклицательные знаки занимали здесь полторы строки.)
Остальные записки были, примерно, такого же содержания. Директор погладил широкий подбородок. Учительница помолчала в нерешительности.
– Данила Акимович, вы извините, что я вмешиваюсь, но ведь всем известно, что у вас с этим Мокеевым неприятности.
– Ну, ну! – кивнул Данила Акимович.
– И вот я думаю, что в классе об этом узнали и расплачиваются с Луизой Мокеевой за действия ее отца.
– Похоже, – согласился директор.
– Я боюсь, что Мокеева показала отцу записки и он теперь будет говорить, что это под вашим влиянием они такое организовали.
– Мн-да! Час от часу... – Директор перечитал записки и снова посмотрел на учительницу. – Вы говорите, что вчера Мокеева записки рвала?
– Рвала.
– А сегодня их не поднимала?
– Не поднимала.
– Тогда выходит, что она отцу их не показывала. Учительница подумала, склонив голову набок.
– Данила Акимович, а ведь вы это очень логично! Вам бы следователем быть!
Директору польстило такое замечание. Он усмехнулся, склонил русую с проседью голову набок и опять стал рисовать на бумажке домики.
– Теперь, Раиса Петровна, давайте думать, как нам девку выручить, спасти от этой травли. Вы этих писак заметили, кто записки бросал?
– Только некоторых.
– Ну, и кто да кто?
Загибая пальцы на руках, учительница медленно перечислила фамилии, а Данила Акимович записал их на бумажке рядом с домиками.
В списке оказалось шесть мальчишек и две девочки.
– Тут, значит, писак восемь, а записок одиннадцать, – сказал директор. Остальных не упомнили?
– Не упомнила. – Учительница улыбнулась. Ей захотелось показать директору, что из нее тоже может получиться следователь. – Данила Акимович, остальных знаете как можно выявить? Я отберу тетради по русскому и сравню почерки в тетрадях с почерками в записках.
