– Айн момент! – запротестовал низкорослый настолько, что ему было неудобно сидеть за столом, Мисимо Танака. – Я тоже имею право голоса!.. – Пока был жив Мао Дзе Дун, на каждый день рождения Мисимо-сан получал поздравительную открытку от Великого Кормчего. Злые языки пытались утверждать, что Китаю именно предки Танаки уступили Манчжурию… Впрочем, никто из злых языков долго не задерживался на этом свете.
Господину вон Зеельштадту захотелось как можно громче закричать: «Не отдам! Мое!!!», чтобы разогнать стаю стервятников, но он боялся разбудить главного хищника.
И тут Кортес очень тихо, тише всех, выдал свою очередную сентенцию:
– Пойду нарежу тростника, а то древки стрел делать не из чего.
И эта фраза вдруг заставила Бормана вернуться к действительности. И первым осмысленным движением было даже не поднятие век, а короткий тычок в кнопку, включающую ножи. Секунда – и шорох мечущихся туда-сюда лезвий боевой колесницы стал громче. Потом еще громче, потом еще…
– Я не люблю ротозеев, – тихо проговорил Борман, почти не слышимый за писком рассекаемого воздуха. Но голос постепенно набирал силу. – Из-за таких ротозеев мы просрали Третий Рейх. И на этот раз я не допущу, чтобы операция провалилась. Выбирайте смерть, герр Зеельштадт. Благородная пуля или острые металлические зубки моего коллекционного «Фольксвагена»?
Вон Зеельштадт вскочил, уронил кресло и пистолет. Но, кажется, этого даже не заметил. Остальные смотрели на происходящее, стараясь сохранить на лицах безучастие. Только пальцы у кого крутили трубку, у кого мяли сигарету, у кого вхолостую чиркали зажигалкой.
– Мартин, Мартин, – быстро заговорил Бруно, – я не знал… Мне доложили, что все прошло как по маслу… Дас ист ошибка… Прошу тебя, Мартин… Я все исправлю…
– Смерть сраному мазе-факе! – оттопыренный большой черный палец гарлемца патрициански указал в пол.
– …но Кашиндукуа не сгинул бесследно. Когда придет конец мира, он оживет, выскочит из пещеры и станет носиться от селения к селению, пожирая мужчин и женщин.
– Да, от селения к селению… – покачал головой Борман, с жалостью глядя на вон Зеельштадта. – Цвай шведских альпиниста пропали на штрассе к Эвересту. Почему они пропали – меня не интересует… Но почему они оказались именно шведскими, а, Бруно? И почему на подступах именно к Эвересту? Почему не Эльбрус? Не Пик Коммунизма?
Вон Зеельштадт вдруг стремительно, что для его комплекции было почти невозможным, наклонился и схватился за пистолет генерала Евахнова. Теперь это был именно тот человек, который изгнал русских мафиози из Испании. Но больше он ничего совершить он не успел.
Газонокосилка взвыла бормашиной и, управляемая старческой дланью Мартина Бормана, рванулась вперед. Машина смерти, в сороковом году разработанная любимчиком фюрера, создателем «Фольксвагена», профессором Порше на фирме «Даймлер Бенц».
Поднявшая пистолет рука Бруно вон Зеельштадта отлетела в сторону, сверкая баснословно дорогой бриллиантовой запонкой и разбрызгивая кровь. Бруно даже закричать не смог: шестьдесят четыре, как у кашалота, острых сверкающих зубьев газонокосилки вмиг перегрызли ткань брюк от «Marks & Spenser», кожу, хрящи и сухожилия ног… И самый богатый человек Швеции опрокинутой кадушкой неуклюже повалился на бок. Кровяной прибой, смыв детские сопли, докатился под столом до ног француженки. Запах освежеванной плоти возбудил сидящих вокруг стола не хуже кокаина. Но внешне никто даже бровью не повел.
Мартин Борман, ловко управляя своим инвалидным креслом-газонокосилкой, отъехал на несколько шагов и вновь бросился на поверженного магната. Мисимо-сан потянулся за мобильником в надежде успеть первым отдать распоряжение о скупке по биржам акций шведских компаний. Но вспомнил, что, как и прочие, оставил «трубу» у охранников на входе.
На этот раз механические челюсти вонзились в необхватный живот шведа. И с чавканьем в разные стороны полетели ошметки фарша. Отсеченный палец с перстнем попал в бровь мистеру Паплфайеру, но тот даже не поморщился. Кресла, стол и соседей украсили пятна крови и недопереваренной пищи. Вон Зеельштадт издал хриплый стон, скрючился, как младенец в утробе, рефлекторно засучил обрубками ног. Зубья газонокосилки увязли в выпотрошенной грудной клетке, шелест перерос в в завывания, инвалидное кресло задергалось от нехватки вольт. Борман переключился на большую скорость, режущая поверхность рывком освободилось, и кресло откатилось от вскрытого шведа.
На остатки костюма от «Marks & Spenser» было жалко смотреть. Швед был мертв. Последней попала под зубья бананоподобная сигара, и перемолотая душистая табачная крошка осыпала тушу как приправа.
Двенадцать человек за столом сохраняли полное молчание и полную внешнюю невозмутимость. За второй и третий пальцы с непомерно дорогими перстнями боролись под столом ногами Женевьев и лорд – борьба без единого звука. Слышалось лишь прерывистое, натуженное дыхание рейхсляйтера в динамиках. Лицо Бормана посерело, с расслабленной губы на воротник черной кожаной формы сползала струйка мутной слюны.
Выдержав паузу, лорд Кримсон позволил себе обмахнуть лицо от капель чужой крови надушенным платочком. Щелкнула пудреницей француженка. Ей повезло отгрести каблуком под себя оба пальца с перстнями – хотя футбол изобрели англичане.
– Индейцы племени шикрин поймали нгути, когда тот был еще совсем маленький, – подал голос нависший над дальним краем стола Кортес.
– Деда!
Этот крик заставил атлета-метеоролога дернуться и даже поднять лицо от исписываемой страницы. Дверь в выставочный зал распахнулась, и через обширное помещение метнулось розовое облако кружев. Восковая фигура графа Дракулы на поднятом ветру развернулась лицом к груде кровавого мяса, словно привлеченная запахом свежей крови. Адольф Гитлер чуть не выпал из своей ниши.
Герда Хоффер, пятнадцатилетняя правнучка рейхсляйтера Мартина Бормана, упала на колени перед креслом и прижалась к подлокотнику пышной грудью, даже не взглянув на распростертого вон Зеельштадта.
– Грандфатер, ну что ты как маленький!? Я по всему городу тебя ищу! А ты вот где! – Собранные в две косички соломенного цвета волосы затрепетали по не худеньким девичьим плечам. – Опять процедуры пропустил! Тебе же нельзя волноваться!
Следом за правнучкой протрусил невзрачный человечек в белом халате и съехавшей набок докторской шапочке.
Дряхлая рука рейхсляйтера рывками поднялась в воздух, нашарила девичью головку и ласково погладила по завитушкам. Мартин сфокусировал взгляд на Герде и попытался улыбнуться. Получилось.
Доктор быстро набрал из ампулы прозрачную, отливающую малахитом жидкость в шприц и сквозь ткань мундира умело всадил иглу в и без того исколотое, рыхлое и дряблое предплечье Бормана.
– Данке, доктор Вальтер, – просипели динамики.
Неизвестно, то ли лекарство подействовало, то ли близость правнучки, но дыхание старика выровнялось, лицо приобрело более менее нормальный для такого возраста цвет. И лорд Кримсон снова отметил спрятавшуюся в самые уголки губ Кортеса брезгливую улыбочку. Правда, на этот раз это была улыбка разочарования.
Борман сухо прокашлялся. Покосился на окровавленное туловище потомка викингов, на далеко отброшенную руку. Так и не выпустившую трофейной русский пистолет.
– Правильно, – донеслось спокойно из динамиков. – Шнауцеру шнауцерова смерть… И через шесть дней об этом узнает весь мир. Мир думает, что я капут, но я еще удивлю мир… Не забывайте, герры, не забывайте, фройляйн: до начала операции осталось меньше недели. Мы преподнесем этому миру новогодний подарок – мы уничтожим его и на руинах воздвигнем другой тысячелетний мир. Не тот, который не сумел построить бесноватый Адольф, нет. Лучше. Гораздо лучше. Мир Мартина Бормана Первого, Императора Севера и Юга, от Амазонки до Рейна. И я никому не позволю думать, будто он может обмануть будущего властителя Земли. Кто-нибудь со мной не согласен? – В глазах инвалида блеснули надраенные железные кресты.
Гнетущая тишина была ему ответом. Мартин не спешил прерывать паузу. Нет, на этот раз его не
