Сирены надрывались уже совсем близко – еще немного, и из сухого марева над дорогой вынырнут рыщущие носы полицейских машин.
– Ну же, скорее!
В глазах индейца прыгнули холодные молнии, он вторично затянулся и повернул ключ зажигания.
– О'кей, гринго, ловлю тебя на слове. Ты поклялся научить меня ненавидеть ПО НАСТОЯЩЕМУ, и да поможет тебе святая Катарина.
И если бы тот, кто затаился на заднем сиденье, углядел эти молнии, он бы тысячу раз подумал, прежде чем отправляться в такой путь с таким попутчиком.
Глава 1. Объект У-18-Б
Почему Николай II столь равнодушно относился к победам и поражениям на театре военных действий во время Первой Мировой? Отчего разбитые наголову нацистские лидеры бежали именно в Латинскую Америку? Почему в России год за годом случаются неурожаи? Что послужило толчком к принятию решения сбросить на Японию две атомные бомбы, хотя исход Второй мировой войны уже ни у кого сомнений не вызывал? В связи с чем накрылся медным тазом проект РАО ВСМ, занимавшегося строительством высокоскоростной железнодорожной магистрали Москва – Санкт-Петербург?
Эти вопросы пока не занимали двоих кое-как примостившихся на крутой обледенелой кочке людей. Под осень уровень воды на болотах поднялся, а потом внезапно грянули морозы, так что от островка осталось одно название. Квадратный метр суши – а остальное лед, лед, лед.
На заляпанных камуфляжными кляксами полушубках знаки отличия отсутствовали – ни тебе званий, ни малейшего намека, к какому славному роду войск относятся бойцы. Да и сама форма, следует сказать, была порядком ношенной и грязной; только высокие армейские ботинки сверкали никому в центре Муринских болот не нужным, парадным блеском и отражали низкое серое небо.
– Послужишь с мое, земеля, и твоя очередь пинать молодых настанет, – безапелляционно сказал один, задумчиво скребя щеку, покрытую двухдневной щетиной. Кожа под щетиной была бугристая, в рытвинах, словно после оспы. А еще такая кожа бывает у людей, которые пацанами баловались с пиротехникой. И добаловались. – А пока ты – самый что ни есть распоследний салабон. И обязан выполнять все, что дедушка пожелает. Усек?
Вокруг, над простирающимися во все стороны замерзшими болотными топями было тихо как в могиле. Воздух висел недвижимо. И в этом мертвенно-морозном воздухе отвесно вниз медленно-медленно опускались огромные, размером с ночных мотыльков, снежинки. Падали – и исчезали из реальности, едва коснувшись черных зеркал аккуратных прорубей. Прорубей было тринадцать.
До самого, манящего полоской леса, заштрихованного падающим снегом, горизонта тверди не наблюдалось. Кочки, опять кочки, еще раз кочки, укрытые сугробами. Под снежными шапками равнодушно покоились трухлявые, подкошенные болотной болезнью тощие стволы деревьев, наполовину вмороженные в припудренный снегом лед; над ними возвышались пять выдолбленных из цельных кусков льда истуканов, стоящих в кружок у чахлой елки. Метра по три в высоту – точные копии каменных болванов с острова Пасхи. Только ледяные. А елку охранял полупрозрачный Дед Мороз, тоже трехметровая дылда, похожая то ли на Ивана Сусанина, то ли на партизана. Нет, конечно же, на партизана, потому что в ледяных руках он сжимал ледяной ППШ.
– Какой я салабон? У меня же боевое задание на счету, – недовольно возразил боец помоложе, нервно вертя в руках спиннинг с жестяной рыбкой на леске. Полушубок на нем сидел мешком и, чтоб холод не забирался снизу, был туго перетянут ремнем – два пальца под бляху не просунуть.
– Клал я на твое боевое задание, – сурово сказал «дедушка». – Это генералам нужны твои задания, и за успешное выполнение они тебя медальками обвешают. А в суровом солдатском коллективе медальки не в счет. Главное – срок службы. Усек, зема?
– Усек, – сумрачно вздохнул молодой боец и понурил голову с большой, не по размеру ушанкой, сползающей на нос.
– А коли усек, то давай начинай: ловись рыбка большая и маленькая…
– Ну откуда ж на болоте рыба возьмется? – возмутился молодой.
– Ты, Зыкин, как мешком стукнутый… – важно сплюнул в лунку старший и вдруг молнией вскочил на ноги. – Тихо!
А снег вокруг все так же падал в полном безмолвии. А ледяные копии исполинов с острова Пасхи молча стыли, обрастая снежной шерстью, и внимательно прислушивались к беседе двух солдатиков.
Нет, все спокойно. Значит, показалось.
– О чем это я? – снова присел на корточки бывалый боец.
– О том, что на болоте есть рыба, – обречено сказал Зыкин. В юных, почти детских глазах читалась вселенская тоска.
– Да что я, мешком стукнутый? – возмутился старослужащий. – И ежу понятно, что здесь рыбы нет. Только какой ты, на фиг, мегатонник, если не можешь поймать рыбу там, где ее нет? Ты фантазию свои напряги. Дедушку-то уважь.
– Кучин, мне посылку должны прислать… – попытался откупиться молодой.
– Значит, так, салага, – сладко потянулся Кучин. – Не «Кучин», а «любимый дедушка Кучин». Ладно, я не требую «горячо любимый» – зима все же на дворе. А во-вторых, посылку ты мне и так отдашь. А в- третьих… А в-третьих, когда я был молодым, мне довелось в Перу, в подводных пещерах под озером Титикака рыбку ловить. Прятался я там от неких очень настырных водолазов. А почти каждая рыбка, которая мне попадалась, была перетянута портупеей с микроминой – что твои наручные часы. И ничего, живой я. Усекаешь? – Кучин так хитро улыбнулся, что было не понять – правду он говорит или врет.
Скорее всего, правду: перипетии, в которые попадали мегатонники на боевых заданиях Родины, сплошь и рядом оказывались причудливее самой изощренной выдумки.
Под армейским полушубком, где-то у сердца Кучина раздалось приглушенное пиликанье сотового телефона. Кучин с кряхтением поднялся на ноги, стянул зубами рукавицу и запустил руку за пазуху, в тепло.
– На проводе! – пошутил он в вынутый мобильник. Но тут же улыбка исчезла с его лица. – Что?!. На сколько?.. Ни фига себе! – Отстранив «трубу» от уха, Кучин по правилам йоги вдохнул полную грудь праны, позволил себе две секунды для гарантированного успокоения и принялся отмерять абоненту веские, выверенные приказы: – Семенов, ты мне это паникерство прекрати! Сам знаешь, отступать некуда! Хватит, дооступались! Стоять до последнего, таков мой окончательный и бесповоротный приказ!
Зыкин с надеждой посмотрел на мобильник. Очень хотелось, чтобы случилось что-нибудь страшное, и бессмысленная рыбалка отменилась сама собой. Например, было бы чудесно…
В «трубе» завибрировали панические нотки, но Кучин был непреклонен:
– А я тебе говорю, не смей ничего продавать! Отставить Аргентину! Ни одной акции не сбрасывать! Дурак ты, не понимаешь! Ты вот что, Семенов, ты под шумок «Интел» покупай… Да знаю я, что на Московской нету, ты на Нью-Йоркской бирже брокера найми… При чем тут Билл Гейтс?! Я тебе русским языком говорю: «Интел»! Усек? Ну, отбой.
Он с треском сложил «трубу», проворчал под нос что-то вроде: «Как дети малые, честное слово, ничего без меня сделать не могут!» и вдруг увидел, что молодой боец продолжает неуверенно вертеть спиннинг в руках.
– Шлангуешь? – грозно поднял брови Кучин. Грузный, запорошенный снегом, в этот момент он очень напоминал Зыкину важного пингвина. Вот только пингвинов Зыкин не боялся ни капельки.
– Илья, ну чего ты ко мне докопался? – умоляюще сложил он брови «домиком» в последней попытке отвертеться от рыбалки. – Вон, Рокотов с Сысоевым – салаги на нашем объекте почище моего будут, чего ты к ним не пристаешь?
Рядовой Владик Рокотов и матрос Коля Сысоев прибыли в расположение объекта после осеннего призыва.
– Да они ж шнурки необтрепанные еще! – искренне удивился Кучин. – Ни одного боевого задания! До присяги их даже за елкой не послать. Они и дырявый ботинок из проруби не вытянут, не то что угря. А ты уже боевое крещение получил, первое задание выполнил…
Зыкин еще раз покорно вздохнул и, свистнув леской, закинул жестяную рыбку в прорубь.
– То-то. А я, пожалуй, поработаю малость.
