же плавать!
Запах водорослей — чудесный, солоноватый морской запах. Ник глубоко вдыхает его, вдыхает еще глубже.
Опьянен.
— Так полезем? Вот она, тропинка… нет, здесь… вот тут.
Берет ее за руку. Мори, наверное, всегда удивляется, думает Ник, удивляясь и сам, какая у нее тонкая рука, какие хрупкие кости. Нежные, точно у воробушка! А она с минуту стоит притихшая, раздумывая — поистине слышно, как она думает, — не опасно ли лезть туда, не будут ли скользить ее босые ноги, не порежет ли она их о камни.
— Если вы боитесь упасть, — любезно говорит Ник, — мы не полезем. Сегодня, во всяком случае… В другой раз? Завтра? Если прояснеет? И Мори сможет пойти с нами… — фальшивит Ник.
Он берет ее за руку, держит крепко. Как смешно, как забавно — молодая женщина красила себе ногти на руках и ногах ради этой долгой прогулки по северо-восточному берегу острова Маунт-Данвиген на ветру, под морскими брызгами!.. Эти модно причесанные волосы, дурацкая пряжка в виде золоченого голубя в волосах, пять или шесть тонких цепочек на шее. Но она улыбается. Улыбается. Губы ее медленно раздвигаются, видны роскошные влажные зубы.
Хищница, думает Ник. Но конечно, не всерьез.
— Я играл здесь мальчишкой, — громко произносит Ник веселым, оживленным тоном, без всякой задней мысли. — Я взбирался по этой дорожке сотни раз — она совсем не такая сложная, как кажется.
С трудом переводящая дух и захмелевшая, с горящими глазами. Она может состязаться с ним в скалолазании — почти. Но конечно, он помогает ей. Когда нога ее скользит на мокром камне, он крепко обхватывает ее. Нет, она
— Осторожнее!.. — предупреждает Ник.
Она нервно улыбается. Пожалуй, ей чуточку не хватает дыхания… пожалуй, у нее слегка кружится голова. Она ведь только поковыряла еду за обедом. (Он наблюдал за ней. Такое отсутствие аппетита — можно подумать, что она влюблена.) Внезапный порыв ветра. Но это не опасно, всегда можно прижаться к камню.
— Вы здесь играли мальчиком? — говорит Изабелла. — Вы часто приезжали на остров?
Футах в двадцати над ними — странный, похожий на яйцо, кособокий валун на скале над морем, блестящий от сырости. Или, может быть, уже идет дождь? Правда, еще пылают яркие солнечные пятна и влажный воздух слегка подрагивает, переливаясь, как радуга.
— Какая красота! — с благоговейным трепетом шепчет Изабелла.
Остров Маунт-Данвиген, менее двадцати миль в окружности. Горбатый, куполообразный, точно панцирь черепахи. Такой дикий, такой однотонный в своей красоте — ничто не останавливает глаз.
— Я ничего не вижу, — говорит Изабелла, глядя вдаль. — В какой стороне дом?.. Коттедж вашей семьи?
Ник указывает. Но там ничего нет — лишь низкорослые деревья, скалы да огромные камни и дикая трава. С океана поднимается туман.
— Мы заблудились? — говорит Изабелла, растерянно, как ребенок.
— Конечно, нет, — нетерпеливо бросает Ник. — Коттедж отсюда милях в двух, в том направлении.
Изабелла вытягивает шею. В ней чувствуется сила, непокорность. Но она ничего не говорит.
— Нам, наверно, не следовало так далеко заходить, — говорит Ник. — Они могут забеспокоиться.
Изабелла тяжело дышит. Она молчит — возможно, чтобы сберечь дыхание.
Уродливое нагромождение камней, осыпи. Место, где никто не живет. Которое никто не исследует. Скала Башня, которую (не без гордости говорит Ник) в начале прошлого века несколько десятилетий использовали в качестве маяка. Ее издалека видно, когда воздух чист. А когда туман, от нее, конечно, мало толку.
— Маяк — здесь? — говорит Изабелла. — Но где?
— Там, наверху, — говорит Ник. — Доберетесь?
Карабкаются, ее правая рука в его левой руке. Пальцы крепко держат пальцы. Влажные. Безликая сила, придающая галантность Нику.
Зря она полезла сюда босиком.
— Эй… вы не поранились? — спрашивает Ник.
— Нет, — еле слышно отвечает Изабелла. — Все прекрасно.
Она разглядывает осыпающийся фундамент маяка. Сейчас, в 1955 году, не так уж много от него осталось.
— Вы все-таки поранили себе ногу? — раздраженно спрашивает Ник.
Среди камней валяются разбитые пивные бутылки. Темные сверкающие завитки стекла. И птичий помет. Уйма птичьего помета. Очертания его кажутся замысловатыми, точно лепнина, и при таком освещении будто покрыты глянцем.
— Я в полном порядке, — говорит, вздрагивая, Изабелла. — Все прекрасно.
Несколько крачек с криком кружат над ними. Интересно, думает Ник, эти птицы наверняка все время были тут, а я, видно, не замечал их.
— Где же ваш коттедж? — спрашивает Изабелла, снова вытягивая свою красивую сильную шею. — Я ничего не могу разглядеть…
Ник указывает. Но ничего не видно: начал подниматься туман.
— Слишком мы уже задержались тут, — слабым голосом произносит Изабелла.
Но Ник вместо ответа смотрит на часы. Подносит их к уху — вроде идут.
— В общем-то нет, — говорит он. — Сейчас всего лишь десять минут четвертого.
— Десять минут четвертого, — медленно повторяет Изабелла. И не ставит точки. Словно хочет еще спросить: а какой сейчас день? Какой месяц?
Ник замечает, что оцарапал лодыжку — идет кровь. Но боли он не чувствует. Застенчиво, смущаясь, он спешит вытереть кровь — срывает пучок травы. Если Изабелла и видит, то ничем этого не показывает. Она стоит на одной ноге, похожая на птицу, обхватив другую рукой, — прелестная деревенская девчонка, волосы упали на глаза, золотая голубка съехала набок. Подошва у Изабеллы грязная-прегрязная.
— Почему птицы такие злые? — спрашивает она.
— Они не причинят нам вреда, — спешит успокоить ее Ник.
— У них что, здесь гнезда? Почему они такие злые?
К скале слетаются все новые птицы, стремительно пикируют откуда-то сверху. Десяток, два десятка. Очень взбудораженные. Очень шумные. Будто никогда раньше не видели людей. Величиной с сокола, они изящно хлопают мускулистыми крыльями, их желтые клювы хищно изогнуты. У них тонкие розоватые ноги и уродливые перепончатые лапы.
— Это всего лишь крачки, — говорит Ник и швыряет камень в самую их гущу. — Они не причинят нам вреда — просто немного всполошились.
Изабелла съеживается от их разгневанных криков. Точно ребенок, зажимает уши.
— Они безобидны, — говорит Ник. — Они всегда так себя ведут, если кто-то появляется на скале.
Он не может вспомнить, так ли это на самом деле.
— Вы в порядке? — спрашивает он Изабеллу.
— Все отлично, — говорит она сдавленным голосом.
Она стоит, по-прежнему съежившись, и быстро моргает, словно прогоняя слезу. И действительно, щеки у нее мокрые… но это дождь… капли дождя. Ник смотрит на небо. Когда же пошел дождь? Он и не заметил. И стало холодно. Температура заметно упала. Ник кричит, чтобы отпугнуть крачек, и снова швыряет в них камнем. Птицы чуть-чуть отлетают и, крякая, повисают в воздухе.
— Да убирайтесь же, дуры набитые, — кричит Ник, — пошли вон, летите к черту отсюда! — Злость, звучащая в его голосе, скрадывает переполняющий его восторг, а ему кажется, что грудь сейчас разорвет
