Джон. Да, после всяких стихийных бедствий, землетрясений, извержений вулканов, после бомбежек и подобных событий уцелевшие инстинктивно стремятся помочь друг другу.
Робин. Это непроизвольная реакция, мы «запрограммированы» искать поддержку у других, когда в ней нуждаемся, и отвечать поддержкой, когда ее ждут от нас.
Джон. Ну, а что касается «нашего» ребенка — откуда «наша» мать знает, что ему нужно? Как может понять сигналы крошечного существа?
Робин. Нормальная мать чувствует потребности ребенка, погружаясь в свою собственную детскость, то есть оживляя в себе свое детство.
Джон. Вы хотите сказать — вспоминая?..
Робин.«Вспоминая» без посредства мысли — инстинктивно… Она счастлива оживить детскость в себе и таким образом настраивается на вчувствование, на общение с крохой, принимает его сигналы и отвечает. А совершая это, вселяет в дитя уверенность, которая и позволит ему шагнуть в неизведанный мир.
Ребенок чертит свою первую карту
Джон. Итак, мать сообщает ребенку уверенность, необходимую для путешествия в этот яркий, шумный новый мир, возникший перед ним. Но ребенок практически беспомощен. Что ему делать?
Робин. Ну, главное — взяться за изучение мира.
Джон. Он начинает чертить свою мысленную карту мира?
Робин. Да. А этот мир, разумеется, включает его самого.
Джон. Как же он «нанесет» себя?
Робин. С чего, по-Вашему, начинают чертить карту Великобритании?
Джон. С контуров.
Робин. Именно. Начинают с контуров — не с деталей. Ребенок тоже должен очертить свои контуры: должен выяснить, что в нем и что вне его. Иными словами, что есть он и что не есть он. А «не-он» — это прежде всего его мама.
Джон. Сложно как-то…
Робин. Ну, взгляните на дело глазами младенца. Мозг новорожденного получает импульсы как извне, так и изнутри его организма, но вначале ребенок, конечно же, не понимает, что вторые исходят от него, а первые — нет. Для него все они представляются принадлежащими ему.
Джон. Вы хотите сказать, он думает, что он — это все. Или что все — это он.
Робин. Да, почему бы ему так не думать! И пока что-то не случится, что переменит его взгляд на вещи, мать должна видеться ему продолжением его самого — какой-то необыкновенно подвижной его собственной «конечностью».
Джон. Как же он обнаруживает истину?
Робин. Очень медленно он открывает для себя, что внешним не так просто управлять, как внутренним.
Джон. Не улавливаю я что-то…
Робин. Ну, давайте на пальцах разъясню: я знаю, что это мои руки, потому что могу двигать пальцами. Следовательно, я знаю, что руки — часть меня. Но если я захочу, чтобы двигались Ваши пальцы, они же не задвигаются, откуда я и узнаю, что они — не я. Они — за моими пределами. Таким образом я определю свои пределы — где «кончаюсь» я и где «начинаются» другие. Эти открытия и совершает младенец.
Джон. Но это значит, что ребенок узнает свои «пределы», только когда мать не делает, что ему хочется?
Робин. Верно.
Джон. И будь она совершенной матерью, которая никогда не подведет, что ни захоти — исполнит, ребенок никогда бы не узнал разницы между собой и ею?
Робин. Именно. Он пребывал бы в растерянности, он бы «запутался» в матери. И ему трудно далось бы взросление и свобода.
Джон. Неужели Вы теперь утверждаете, что огорчаться ребенку полезно?
Робин. И да, и нет. По крайней мере, в течение первого года жизни (дальше — легче) возможности ребенка справиться с сильным эмоциональным напряжением, вызываемым переменами… стрессовой ситуацией, практически ограничены. Но даже если родители из кожи вон лезут, чтобы ублажить свое чадо, даже если стараются обеспечить устойчивость и защиту, сколько могут, они не могут, даже стараясь, оградить ребенка от неудовольствия — несовершенство человеческой природы тому причина. То ли не сразу проснется, когда ребенок заплачет, то ли «допустит», чтобы телефон зазвонил или кто-то явился в дом, и отвлечется — но мать не всегда тут как тут, когда ребенку нужна. И тогда ребенок постепенно усвоит, что мать — «в отдельности», за «пределами», скорее «не-я», чем «я».
Джон. Значит, чтобы ребенок мог чертить свою мысленную карту, он должен «устроиться» достаточно устойчиво между раздражением, которое связано с познанием неведомого мира, с одной стороны, и эмоциональной поддержкой, позволяющей справиться с этим раздражением, — с другой.
Робин. Да, и ему нужна огромная поддержка, потому что велика его горечь, ведь в самом начале жизни, прежде чем его познающий мозг «упрется» в стесняющие «пределы», он может думать, что он — это «все», «везде», словом, он — «всемогущий». И каждый раз, натыкаясь на еще один кусочек «не-я», он… «ущемляет» свою всеохватывающую мысль, свое богоподобное «я».
Джон. Ясно, никто же на самом деле не любит критики — нашел «я» от нее страдает. Так и ребенку, свалиться с божественной высоты и узнать, что он всего лишь кроха беспомощная, очень больно. Такая птица, как Муссолини, вдруг узнает, что он — пустяковенький попугайчик! Ой, страшно подумать!
Робин. Да. Поэтому, хотя ребенку и на пользу, что мать с течением времени обнаруживает несовершенство своей материнской заботы, предоставляя ему шанс самому позаботиться о себе, задача матери на этой ранней ступени его развития — свести огорчения ребенка к минимуму. Лишней слезинки в глазу достаточно, чтобы мир исказился.
Джон. Так, но прочувствовать эту ступень что-то трудно…
Робин. Ничего удивительного, любому трудно вообразить себя младенцем, почувствовать — а не представить, оперируя отвлеченной логической мыслью. Мне всегда чудовищно трудно воссоздать для себя эту ступень, сколько бы я ни пробовал, сколько бы ни читал литературы. Наверное, это потому, что мир младенца чрезвычайно запутанный по причинам, о которых мы уже говорили. И когда мы пытаемся вернуться в этот мир, мы сами запутываемся.
Джон. Да, но обязанность матери, помню, Вы говорили, как раз в том, чтобы почувствовать себя во младенчестве, чтобы настроиться на потребности младенца и оказать ему необходимую для преодоления нагрузок эмоциональную поддержку. Как же мать это делает?
Робин. Здоровая мать, сама в свое время отлично «успевавшая» во младенчестве, настроится на «волну» младенца естественным образом, автоматически. Ей не надо задумываться — она почувствует, угодила своему ребенку или нет.
Джон. Значит, он насытится, если голоден, но она не станет кормить сытого. Возьмет на руки, если ему нужна капелька встряски или же ласка, но не будет трогать, когда ему хочется спать. Ребенку вроде бы и огорчаться не из-за чего.
Робин. Да, но ведь не об одних физических потребностях речь, ведь еще необходимо общение, эмоциональная связь. «Настроенная» мать по-настоящему наслаждается ею. Наверняка припомните, как мать и ребенок не сводят друг с друга глаз, как играют глазами. Ребенок смотрит-смотрит и скорчит рожицу, мать в ответ — тоже, попробовав в точности схватить выражение его мордашки и зеркально отразить. Тогда ребенок скорчит новую рожицу, ну, и так далее.
Джон. И эта игра важна для ребенка?
Робин. В каком-то смысле так же важна, как удовлетворение его физических нужд. Трудно передать недовольство ребенка, если мать не отвечает на его гримасы. Один психолог решил провести эксперимент и попросил группу матерей не реагировать на эти «заигрывания» в течение всего трех
