Напиток празднику не соответствовал. В такой праздник каждый должен пить только водку – причем не подкрашенный «цитрон» или клюквенную, а обязательно чистую водку, много водки… Или лучше неразбавленный спирт. Иначе – не моряк.
А Хутчишу как раз и требовалось вязкое шоколадно-непрозрачное содержимое бутылки и алюминиевая завинчивающаяся крышечка. С острым режущим краем, чтоб дружно рубить канаты. Потому как ничего другого колюще-режущего в карманах фальшивого негра не было. Спасибо, добрый русский человек. Ты не выпить негру дал, ты Родину спас.
Спеши, спеши, спеши, целуются с мостовой подошвы. На спине полощется размалеванная павлинами рубаха.
Добрый русский человек остался за спиной, растерянно озираясь: был черный парень, или это белая горячка? А бутылка куда подевалась? В руке ощущалась непривычная легкость. Добрый человек, чтобы увериться в потере, несколько раз сжал и разжал пальцы. И от души заехал в морду наступившему ему на ногу китайцу. Негры, китайцы – откуда? Чей сегодня праздник?! Выпускников Бонч-Бруевича или русских моряков?!!
Китаец упал, подпрыгнул, как ванька-встанька, и побежал дальше, даже не попытавшись отомстить. Смущенно одергивая непривычную гражданскую одежку. Пронырливый, как коростель.
Хутчиш был уже далеко. Рядом с небольшим рекламным воздушным шаром чая «Липтон», втиснувшимся меж надувной, в два человеческих роста, банкой пива «Beck's» и ждущей своего кинг-конга огромной, раздувшейся емкостью «кока-колы». Воздушные шары стремились ввысь, но были прикованы капроновыми шнурами с чугунными башмаками на концах к булыжной мостовой Дворцовой площади. Папа Анатолия, Иван Князев, наверняка выбрал бы воздушный шарик «Beck's», кто-нибудь из нового поколения погибшего объекта У-17-Б – «колу»… А прапорщик нацелился на то, что меньше всего привлекало зевак – «Да здравствует „Липтон“!» – и позволяло к официальной рекламе добавить два жизненно важных слова.
Магнитола завела Криса Ри – естественно, «Road to Hell», и Анатолий выключил ящик к чертовой бабушке: накаркает еще… Стало непривычно тихо. Даже гомон веселящейся толпы вроде бы поутих.
Рекламный воздушный шарик в пешем маршруте Хутчиша был отмечен как конечная остановка, и не имело никакого значения, что в целях рекламы дизайнер придал этой остановке форму чайника. Чайниками, если прапорщику удастся воплотить задуманное, окажутся враги.
Обстановка в окружающем мире изменялась медленно-медленно, словно нехотя. С черепашьей скоростью двигали руками и ногами посторонние. С черепашьей скоростью, вяло-вяло переставляли ноги и беззвучно хлопали ртами набегающие неприятели.
Одной рукой поливая белую поверхность шара дорогим заморским ликером, другой Хутчиш наотмашь рубил капроновые стропы острой кромкой крышечки. Стропы издавали контрабасный звук. Контейнер с установкой Икс он держал в зубах за ручку, чтоб не сперли.
Застывшие на парапетах и фронтонах Зимнего дворца, изрядно вызелененные временем скульптуры с одобрением смотрели на действия прапорщика. Поторопись, браток. Не дай себя сцапать.
Перекушенным спагетти отвял последний строп. Отшвырнув опорожненную пузатую бутылку и затупившуюся крышку, Хутчиш взял магнитолу в левую руку, намотал на кулак правой несколько размочаленных шнуров и начал подниматься, увлекаемый ввысь освобожденным воздушным шаром. Как прилипший к чайнику пакетик «липтона».
Первый из подбежавших китайцев чуть не поймал его за подмигивающий огоньком кроссовок, но этим самым кроссовком получил вмятину на носу – на долгую память. Второй лихорадочно расстегивал пуговицы рубахи, где под мышкой потно скрипела кобура.
Тут огромный воздушный чайник развернуло, и на другом его боку стала отчетливо видна наспех выведенная аршинными корявыми буквами надпись «PAL/SECAM».
Дворцовая площадь взорвалась аплодисментами. Аплодисменты предназначались отважному воздухоплавателю.
Хутчиш разминулся с ангелом, венчающим Александрийский столп. Мощная, вытесанная из гигантского гранитного монолита дорическая колонна стала прапорщику по щиколотки. Ангел на прощание отсалютовал бронзовой десницей.
Внизу бойцовыми петушками кукарекали китайцы-шестерки. Тыкали пальцами в ясно вырисовывающуюся на желтом «липтоновском» фоне надпись, не растекающуюся благодаря густоте ликера, и спорили, размахивая руками: следует ли принимать надпись за пароль или не следует. Как на базаре, честное слово.
Пока преследователи связывались с оставшимся на набережной предводителем, пока тот – с Господином Доктором, время было упущено. Анатолий взмыл на недосягаемую для прицельного пистолетного огня высоту.
От Александрийского столпа Анатолия понесло к Адмиралтейству. Пролетая над ним, прапорщик видел несколько дремлющих у ворот черных «волг», некрашеную оцинкованную крышу, снующих внизу матросиков срочной службы в белых голландках и синих гюйсах.
Далеко по краям горизонт заворачивался к небу. Надо было выжить во что бы то ни стало. Надо было обыграть одного из лучших игроков мира. Обыграть в игре, где ставкой служил этот мир.
Группа китайцев, явно снятая властным приказом Господина Доктора с оцепления другого корабля, семенила под подошвами прапорщика, с муравьиным усердием огибая углы Адмиралтейства. Все только начинается.
Прекрасный в своей устремленности, радостно горящий сусальным золотом шпиль с приевшейся эмблемой кораблика разминулся с чайником на оговоренном правилами судоходства расстоянии.
Теперь под ногами аэронавта клубились кроны парковых дубов, берез, лип, акаций; мелькнули зонтики летнего кафе и медный Петр, на всем скаку мчащийся в Неву.
И тут снова шарахнуло в полнеба. И полнеба заискрилось фейерверочным северным сиянием. Бриллиантовый дым окутал воздушный шар.
Это было даже к лучшему. Это отвлекало от безрадостных мыслей о всесилии врага.
Снизу вверх ударила следующая порция шутих. Косяк золотых рыбок прилип к стеклам небесного аквариума. Теперь Анатолий понял, что чувствует пилот бомбардировщика, угодивший на прицел зениток. Веселей только смерть.
Икринка золотой рыбки прожгла папуасно-яркий рукав рубахи, а следующий залп фейерверочных мортир швырнул летающий чайник на верхушку купола Исаакиевского собора и под фанфарный «пш-ш- шик!» превратил в сдувшийся парашют.
Пока Анатолий с помощью одной руки (в другой была намертво зажата магнитола-контейнер) выкарабкивался на крошечную огороженную площадку по лохмотьям ткани – несолидно лимонной, веселенькой, как пляжный ансамбль, и искал черное ничто вентиляционного окошка, китайцы четырьмя колоннами с разных улиц окружали собор. Вот они – не растерявшие задор предугаданные главные силы. А ведь, кажется, в мировой литературе подобная коллизия была описана, с грустью подумал Анатолий. Квазимодо, в одиночку отстаивающий Нотрдам-де-Пари.
В соответствии с архитектурными правилами середины прошлого века [86] вентиляционное окошко должно быть где-то здесь.
Но прежде чем Анатолий нашел искомое, ему пришлось обежать всю площадку, расположенную в сотне метров от земли, на верхушке плафона главного купола. Великолепная панорама одолевшего болота города открылась прапорщику, и возбужденные нервы только обостряли чувство прекрасного.
Теперь у его ног вместо Сенатской лежала Исаакиевская площадь с другим памятником другому всаднику-государю.
Ну что ж, кто-нибудь из нас обязательно выиграет это пари со смертью. Или Доктор, или я.
Наконец Анатолий нашел искомое; поставил магнитолу на металлический заклепчатый пол площадки и склонился над лазом, ведущим в бездну.
В Исаакии, закрытом в этот час, свет был погашен, поэтому во тьме лишь угадывались контуры громадной мозаичной фигуры, похожей на розу ветров, над которой, с тихим шипением разрезая воздух, совершал свои бесконечные колебания маятник Фуко. Шарообразный, чуть больше футбольного мяча груз на бесконечно длинной нити троса[87]. Не зря мегатонник тренировался
