стекают с холма. Да, незадача! Впрочем, делать нечего: держись покрепче, дружок, за своё дерево, жди, когда это всё закончится, и уповай на счастливый случай. Дождь, кстати, определённо усиливается, а ветер, наоборот, слабеет…».
Ветер вскоре полностью стих, а вот дождь…. Этому откровенному безобразию даже термин «ливень» совершенно не подходил. С небес падали — совершенно отвесно — толстые водяные струи, нещадно лупя Егора по голове и плечам.
«Ещё немного и ты, братец, превратишься в сплошной багровочёрный синяк», — неуклюже пошутил внутренний голос. — «Одно только утешает, что ты у нас не сахарный. Соответственно, не растаешь…».
Ударил новый порыв ветра, и какойто неизвестный твёрдый предмет саданул Егора по голове, перед закрытыми глазами поплыли цветные круги, на сознание опустилась чёрная пелена…
Сперва возвратился слух: вокруг бойко звенели десятки, а, может, и многие сотни ручейков, звонко давала о себе знать радостная капель.
Он открыл глаза, с трудом разомкнул пальцы ладоней, переплетённые в замок за осиновым стволом, медленно поднялся на ноги и рукавом камзола старательно обтёр с ушей, щёк и шеи кровяные подтёки.
— Однако, гггрязи почти по ккколено! С веток деревьев кккапает какаято дрянь, напоминающая коровий нннавоз…. А на голове шишка вспухла — размером с небольшой кккокосовый орех, — пробормотал Егор, громко щёлкая зубами от холода. — А ещё пистолет пппропал. Видимо, его тоже поглотила эта прожорливая ввворонка…
Прямо под его ногами из потоков тёмнобурой грязи, сошедшей со склона холма, торчал приклад ружья. Егор, непонимающе поморщившись, вытащил ружьё из глинистого месива и с удивлением оглядел находку.
«Чертовщина какаято, честное благородное слово!», — возмутился внутренний голос. — «Охотничье ружьё английского производства. Вот и гравировка имеется: «Манчестер, 1701 год». Совершенно новая модель, мне с такими ещё не приходилось встречаться…. Откуда, интересно знать, его приволокло долбаное торнадо?».
Он оглянулся по сторонам. Рядом никого не было, только бесконечные грязевые потоки, лениво стекающие в бурные, окрасившиеся в краснокоричневые тона воды Юкона. Река усердно волокла на северовосток разный мусор: кусты и целые стволы вырванных с корнем деревьев, трупы лосей, косуль, барсуков, зайцев, уток, гусей, лебедей…
— А где же Айна и Иван? — сам у себя спросил Егор. — Где плотники и атабаски? Палатки и вигвамы? Где, наконец, корабельная шлюпка и индейские каяки?
Глава девятнадцатая
Первый самородок
Ситуация была — хуже не придумаешь: мокро, холодно, противно, кудато исчезли все соратники, вещи, продовольственные припасы, лодки, земляные и плотницкие инструменты, даже лотки для промывки золота, старательно изготовленные ещё в Александровске. Дерьмовая была ситуация, если резюмировать…
«Спокойно, братец, не суетись понапрасну!», — посоветовал притворножизнерадостный внутренний голос. — «Сейчас обязательно придумаем чтонибудь! Не могли же они все погибнуть, в концето концов…».
На месте, где раньше располагались вигвамы, он обнаружил — в грязевых потоках — только обломки деревянных шестов и обрывки звериных шкур. Не придумав ничего лучшего, Егор решил забраться на пологий холм, расположенный примерно в двухстах пятидесяти метрах от берега Юкона, и уже оттуда оглядеть окрестности.
Подъём давался тяжело: вязкие и холодные грязевые потоки продолжали медленно стекать по склонам холма. Было очень скользко, под толстым слоем жидкой глинистой субстанции постоянно обнаруживались, мешая продвигаться вперёд, ветки и части стволов сломанных деревьев.
— Похоже, что все ёлки, сосны и берёзы лишились своих верхушек, — пробормотал Егор. — А вот осины, они гораздо лучше перенесли данный катаклизм, каждое второе дерево уцелело…
На вершине Егора ждал сюрприз: по другую сторону холма всё было, как и прежде — до начала урагана. Никаких тебе жёлтобурых грязевых потоков, сломанных и поваленных деревьев. По веткам рябин беззаботно перепархивали мелкие лесные птицы, лакомившиеся кровавокрасными ягодами.
«Надо же, ягоды!», — удивился внутренний голос. — «А на нашей, речной стороне почти все листьев на деревьях и кустах оборвало и унесло кудато, ёлки и сосны остались без шишек и иголок…. Какая, всётаки, несправедливость! Потратить столько времени и сил, перемещая (и добывая!) припасы в глубь континента, и в конечном итоге остаться ни с чем…. А дубовые доски мы вообще везли из шведского Стокгольма!»
Но удивительнее было другое: под склоном холма, на зелёной прогалине обнаружилась сильно покосившаяся на правый бок светлобежевая палатка, в которой от дождя прятались (до прихода торнадо, по другую сторону холма!) крепостные плотники. Недалеко от покосившейся палатки изза деревьев выглядывала верхушка индейского вигвама — с развивающейся на лёгком ветру длинной белорозовой лентой. Именно в это строение путники — перед началом урагана — перенесли разные вещи и продовольствие.
Из палатки на зелёную травку прогалины выбрались, усердно протирая кулаками сонные глаза, русские плотники. У мужиков были бесконечно удивлённые лица, они нервно почёсывали клочковатые бороды и о чёмто возбуждённо переговаривались между собой. Заметив на вершине холма своего господина, плотники дружно загалдели и радостно замахали руками.
Жестом приказав крепостным следовать к нему, Егор обернулся на далёкий крик, прилетевший с речных просторов. На противоположном берегу Юкона, до которого было примерно четыре пятых мили, маячили две крохотные фигурки. Он вытащил изза голенища сапога подзорную трубу, из кармана камзола достал светлую тряпицу, тщательно протёр окуляры от налипшей на них тёмнобурой грязи и навёл оптический прибор в нужном направлении.
«Ага, Иван и Айна!», — радостно доложил внутренний голос. — «Нашлись, потеряшки, живы! Только вот — как они оказались на другом берегу реки и почему одеты в какието лохмотья? Ты им, братец, тоже чтонибудь покричи в ответ, чтобы ребятишки не волновались. Тут речное эхо знатное, обязательно услышат…. Кстати, противоположный берегто совершенно не пострадал от безобразий торнадо. Создаётся впечатление, что наш природный катаклизм действовал строго выборочно и избирательно…».
На вершину холма поднялись слегка запыхавшиеся плотники и тут же замерли, широко открыв рты, с удивлением разглядывая следы, оставленные ураганом на прибрежной полосе.
— Ну, родимые, докладывайте! — велел Егор. — Как вы оказались на противоположном склоне холма? Наши палатки ведь рядом стояли. Вон там! — показал рукой. — Где теперь только одна грязь плещется…. Так что случилось? И кто индейский вигвам с зимними вещами и едой перенёс к вашей палатке? Для чего и когда? Где, кстати, атабаски? Вы их не видали часом? Чего молчим и строим из себя скромников, коварно стукнутых изза угла пыльным мешком? Извольте немедленно отвечать, бродяги бородатые!
— Дык, барин, Александр Данилович, милостивец наш! — взволнованно зачастил Епифан, сорокалетний щербатый мужичок, самый бойкий из плотников. — Ничего мы не знаем и не ведаем! Как начался сильный ветер и дождь, так вы же сами и велели, мол, всем прятаться в палатку и не мокнуть понапрасну. Ну, мы и спрятались…. Потом чтото сильно зашумело снаружи. Странно так зашумело, очень тягуче…. Мы все почемуто заснули. Проснулись уже здесь: головы просто раскалываются, как во время сильного самогонного похмелья, во рту — засуха многолетняя. Ничего не помним, что было…. Как перенеслись — вместе с палаткой — через холм? Извините, милостивец, но мы и сами не ведаем…. Вылезли наружу, а на вершине холма — вы, машете нам рукой. Мы и прибежали. Какие будут приказания, барин?
