Наступило молчание, продолжительное и довольно тягостное. Все пристально смотрели на Валю, а он поочередно поглядывал на каждого из семерых (Сема и Шурик, не посвященные в дела старших, играли где-то в стороне).
— Ну, что ж, — сказал Валя, — пойду.
— Куда пойдешь? — спросила Нюра.
— К Тараскиным. Надеюсь, Антонина Егоровна дома?
Ему объяснили, что бабушка Тараскина куда-то ушла, а куда — неизвестно, а когда вернется — тоже неизвестно.
Снова постояли, помолчали.
— Пойдем, Михаил, пора ужинать, — сказала Оля.
Не попрощавшись, Закатова и Огурцов направились к своему подъезду.
— Федька, я тоже давно голодная, — сказала Нюра. — Пошли!
— Идом тоже. Ужин готов, — сказал Зураб сестре и обратился к Матильде: — Матилда! Иды сюда на минутку!
— Та-ак, та-ак! — протянул Демьян, пристально глядя на Валю, и вдруг бросился бежать.
Валя остался один на малышовой площадке, чувствуя, что вокруг него образовался какой-то вакуум. Он заметил, что никто из этих настороженных, задающих странные вопросы подростков не спешит идти ужинать, а все стоят у разных подъездов и тихо говорят о чем-то.
Это действительно было так.
— Ну, что ты скажешь про этого Валентина? — спросила Оля.
— Человек как человек. Ничего плохого не вижу.
— Теперь ты понял, почему Тараскин его так ненавидит?
— Теперь понял.
— Так почему?
— А ты умеешь логически мыслить? — Миша очень любил дать понять Не Такой Как Все, что он иной раз бывает умнее ее.
— Ладно. Попробую. Ты, как видно, думаешь, что Матильда права и Валентин — это Альфред?
— Извините, мадам, но я не такой дурак, чтобы верить болтовне Матильды.
Оля потеряла терпение.
— Ну, хорошо, пусть я круглая дура! Давай говори, почему Тараскин его ненавидит!
— Тут взрослые виноваты, это ясно как день.
— Взрослые?
— А кто же еще? Валька — человек нормальный, воспитанный, вот они и навязывают его Тараскину в друзья, и талдычат ему: «Бери с Валечки пример!» Тут поневоле возненавидишь.
— А почему же Тараскин еще раньше не надавал этому Валечке по шее? И почему Валечка не подозревает, что Тараскин его терпеть не может?
Огурцов помолчал.
— М-да! Это, конечно, вопрос! — пробормотал он, и тут к ним подбежал Демьян.
— Э!.. — захрипел он. — У меня знаете какое предложение? Давайте Тараскину это сделаем… Ну, это… Ну, как это называется? Во! Суприз!
— Какой тебе еще сюрприз? — спросил Миша.
— А такой: Тараскин вернется с вокзала, а мы Вальку уже сделали, он уже избитый весь…
От такого предложения трудно было не оторопеть. После некоторой паузы Оля медленно проговорила:
— Знаешь, что я тебе советую? Не вмешивайся ты в дела старших.
— Значит, потом его будем, когда Тараскин придет?
— Потом, потом! — отмахнулся Миша. — А сейчас вали отсюда! — Он и не подозревал, к каким последствиям его реплика приведет.
От Оли с Мишей Демьян деловым шагом направился к Красилиным. Нюра в это время говорила брату:
— Если он и правда тот самый Альфред, то я эту Тамару очень даже понимаю. Перед ней нормальный культурный человек, так на черта ей в Тараскина влюбляться, в охламона такого!
— Ага, — согласился Федя, и в этот момент перед ними возник Демьян.
— Олька с Мишкой говорят, чтобы сейчас Вальку не бить. Чтобы Тараскина подождать… Чтобы сообща, значит…
Нюра сузила глаза.
— Слушай-ка, ты! Иди ты знаешь куда?!
— Па-анятно! — протянул Демьян, и все тем же деловым шагом вернулся к Оле с Мишей.
— Федька с Нюркой тоже сказали, чтобы погодить, чтобы вместе с Тараскиным… — быстро проговорил он и, не добавив ни слова, устремился к Русико, Матильде и Зурабу.
Здесь никто не сомневался, что Валя — это легендарный Альфред, но мнения о нем разделились. Русико по-прежнему настаивала на том, что виновата во всем неверная Тамар, за что она и получила по заслугам, Зураб уверял, что Альфред поступил непорядочно, отбивая возлюбленную у товарища. Но когда подошел Демьян и сказал, что старшие будут бить Валентина только вместе с Тараскиным, он неожиданно сказал:
— А я нэ буду. Ни бэз Тараскина, ни при Тараскинэ.
— Почему? — опешив, спросил Демьян.
— Нэ благородно: столько человэк на одного. Пуст дэрутся одын на одын.
Демьян приблизил приплюснутый нос к острому носу Зураба.
— Ты понимаешь, гад, что Тараскин сделает за такое?
— За что такое?
— Ну… что ты не хочешь помогать. Он тебе морду набьет!
— Пуст бьет. У мена свой голова на голова ест (от волнения Зураб забыл, что ему следовало сказать: «У меня своя голова на плечах есть»).
— Матильда, ужинать! — крикнула из окна Мария Даниловна.
— Иду-у! — ответила Матильда и, взглянув на одиноко стоявшего Валю, ушла.
Это напомнило Оле, Мише и Красилиным, что им и в самом деле пора ужинать, и Валя увидел, как они разошлись по своим подъездам. Через минуту мимо него прошагал Демьян.
— Я тоже пошел. Значит, это… ужинать. Ты тут погоди, никуда не уходи.
Во дворе, кроме Вали, остались только Зураб и Русико, стоявшие в некотором отдалении. Они пошептались, оглянулись по сторонам и вдруг направились к Рыжову.
— Дай честный слово, что никому нэ скажешь, что я тебэ говорил, — сказал Зураб.
— Н-ну… Даю честное слово, — с запинкой ответил Валя.
— Быстро уходы отсюда. Тараскин придот — тэба бит будут.
— Кто бить будет?
— Всэ! — Зураб обвел маленькими черными глазками подъезды, куда удалились Красилины, Оля с Мишей и Матильда. — Я всо тэбэ сказал. Пойдом, Русудан!
Теперь Валя остался один.
Уже совсем стемнело. Включились дворовые фонари. Вроде бы Валя был готов ко всяким неожиданностям, а все-таки предупрждение Зураба ошеломило его. Вместо того чтобы последовать совету Григошвили и поскорей убраться отсюда, он сел на скамью и предался весьма сумбурным размышлениям.
— Ничего себе внедрился! — пробормотал он вслух.
С грустью Валя вспомнил слова отца о том, что его сын привык сначала действовать, а потом думать, что из этого получится. И ведь правда: ну что ему стоило сначала немножко поразмыслить, прежде чем так глупо откликаться на голос парня в белой кепке? Тогда бы, поняв, что это не Тараскин его зовет, он ответил бы, что его имя не Валентин, а какое-нибудь еще, и все пошло бы по намеченному им плану. Ну а теперь? Если он останется торчать здесь, то ему действительно могут накостылять. А главное, он Лешку подведет, ведь тот сказал, что его самого могут прикончить, если он откажется участвовать в избиении своего
