грязь будет непролазная, ни пройти, ни проехать. А сейчас так важно чтобы дороги были проходимы… Ночью было всё спокойно, но только холодно. И чувствовал всё время холод, но проснуться не мог. Утром обнаружил — открыто окно. Скоро ли тепло? Письма сегодня для меня нет. Почта пришла. Вот даты твоих последних писем ко мне: 8, 9 апреля, 21,22–23 апреля. Между 9 и 21 числом большой промежуток. Продолжаю писать на следующий день. Сейчас пять часов утра. Мороз сковал все лужи, снег лежит ровной пеленой. Артиллеристы заговорили полным голосом. Появился так называемый горбыль, но тут же поспешно скрылся. В голубом небе грозно ревут моторы наших краснозвездных. Началось… Сижу как на иголках. Быть бы там. Много работы, нужно приниматься. Крепко целую всех. Днем напишу еще. Только хорошо б получить от тебя писулечку. В.
Милая Катя! Второй день очень холодно. Идет снег. Май месяц, но пения жаворонков не слышно. В хмуром осеннем небе кружит стая черных хищников. Они резвятся. Плавно, не торопливо кружат, потом стремительно идут вниз. Содрогается земля и тяжко стонет. Птицы взмывают вверх. Кружат плавно, неторопливо и опять стремительно вниз. Тяжко стонет земля. Она ждет человеческих рук, труда человека, готова принять семена. А её поливают кровью и вместо зерна в землю вгрызаются бомбы. У меня на столе лежит еще горячий осколок — килограмма полтора весом. Хищная птица снеслась, не долетев до цели и стальные яйца упали в нескольких десятках метров от нашего домишки. Он сам каменный. Повылетали рамы, стекла. Помню, в первые дни войны, я долго носил пару осколков — скорлупу, думал: война скоро кончится, привезу домой. Скоро должна быть почта. Может быть, сегодня будет и для меня письмо? А пока прошу извинить за краткость. Жив, здоров чего и вам желаю. Крепко целую тебя, а ты всех за меня. Ц.В.
Милая Катя! Сижу на чемодане в буквальном смысле. Сейчас придет машина и мы уедем в лес, туда куда давно перевели управление дивизии. Испытывать судьбу больше нельзя, как здесь ни хорошо, а там безопасней. Только мы протопили баню и я взял бельё чтобы идти купаться, как прилетел воздушный бандит. Наш пункт на высоком холме, через него проходит дорога. Всё время идут на передовую машины, люди, лошади — словом хорошая приманка. Покружив бандит начал пикировать и сбросил гостинцы. Осколок у меня в кармане, он небольшой, я был в шинели, так что даже синяка нет. Как сказочный Змей Горыныч со свистом пролетел над нами. Было такое ощущение как будто каким вихрем меня подняло на воздух. Только второй раз начал пикировать, на него налетел наш ястребок. Испугался желтокрылый, сбросил свой груз и наутек. Одного ранило, убило лошадь, разбило машину, везшую раненых лошадей в ветлазарет. Беднягам попало ещё раз. Гостинцы были небольшие. Пострадал наш продсклад. Интересно, что осколки пробили одну стену и вторую. Дом обычный, крестьянский. Помылся замечательно. Жаль баню, уж очень хороша. Машина пришла. Следующее письмо напишу на новом месте. В.
В небе молодой месяц-краюшка. Кругом тихо. Невдалеке пиликает гармошка. Это «культурно обслуживают» прибывшее пополнение — трех девушек-санитарок. Одна из них очень симпатичная с толстыми косами и большими темными глазами. Днем посмотрел на нее три раза, а сейчас уже ничего не видно — темно. Завтра их направляют в медсанбат. Погода в эти дни стоит теплая, листья зазеленели, земля подсохла. Вчера в лесу остановился и долго слушал соловья. Но чаще приходится слушать другую музыку.
С радостью и даже со злорадством читал о налете английской авиации на Германию. Это им за Москву. Справедливое возмездие за все. Помимо громадных разрушений и жертв эти налеты заставят многих в Германии задуматься. Соловьи уже не поют. Чаще слышна только кукушка.
Погода отвратительная. Холод собачий, дождь. Болит поясница. Утром проснулся от холода. Позвал часового, чтобы протопил печь. Потом еще одна неприятность — наш «Танк» (кличка лошади) подорвался на мине. Седок — лишился ног. Привели другую лошадь. Зовут «Мальчиком»- очень смирная и добродушная. Как только ее подводят к землянке, идет к двери за подачкой — кусочком хлеба. Читал в газете стихотворение Симонова. Мне понравилось. Главное, что очень все близко и понятно. Хотел послать его тебе, но наши грамотеи оценили его по-своему и молниеносно раскурили. В центральных газетах бывают интересные статьи Эренбурга, Толстого. Хорошо пишут дуэтом Корнейчук и В.Василевская. Всегда ищу карикатуры Ефимова и стихи Д.Бедного. В дивизионных газетах интересного материала мало. Они почти не отличаются от той «Иглы» или «Пилы», в которой сотрудничала ты.
У нас праздник. Из армии прислали оркестр. Вручают ордена и медали, в том числе нашим снайперам. О них писали в центральных газетах. Давно хотел написать Володе о наших собаках, о том, как они помогают бороться с танками. А сегодня в «Красной звезде» прочитал эренбурговскую «Каштанку». Теперь, конечно, не напишу. Обязательно прочитай про эту собаку Володе. И еще из газет. Союзники бомбили Бремен. С этим городом у меня связаны сказки братьев Гримм. «Бременских музыкантов» любили мы, будут любить наши внуки и правнуки…
Тяжело читать сообщения с Воронежского фронта. Фрицы по собственным трупам, не считаясь ни с чем, рвутся вперед. Скоро, однако, захлебнутся и уже окончательно. Будет как под Москвой. Разбирает досада на наших союзников, уж слишком долго они собираются. Но вера в победу, в победу в этом году не должна покидать нас ни на минуту.
Дорогие мои! Мы как будто бы не договаривались играть в молчанку, а выходит, что играем. От вас нет писем третий или четвертым день. Я молчу третий день. Но я один, а против меня, кажется, ополчились все. Писем нет ни от кого. Силы не равные и я капитулирую. Володя помнит, наверное, как мы с ним играли в молчанку за обедом и вы его спросите — проигрывал он. А может быть, против меня нет никакого заговора молчания, а всё это ППС. Так или иначе, а я пишу. Жив я, здоров я. Наступило с августа настоящее лето. Это днем. А ночью холодно как осенью. Небо черное как эти чернила и всё продырявлено звездами. Луну в наших краях, кажется, упразднили — она не положена по штату. Но к счастью сейчас сухо и падение, куда — либо в пространство не грозит никакими неприятными последствиями. Ночами общественную тишину нарушает только шум мотора «короля воздуха» (У-2). Не поймешь сразу — то ли автомобиль несется, то ли самолет летит. Пролетают ещё наши тяжелые ночные бомбардировщики, но у тех гул грозный и в заблуждение никого не введет. И тихо все кругом опять. Эта тишина угнетает меня. Зря кормит нас тыл. Есть сейчас, должен тот, кто бьет проклятых немцев на юге. На днях приезжал мой бывший начальник. Он побывал дома и проездом в Москве. Кое — что порассказал. От всего стало только тошно. И непонятно почему в некоторых местах есть еще много бездельников обворовывающих чужие огороды, охотящихся на чужих жен. Мерзость, гадость. Английская флегма и американская деловитость становятся невыносимы. Конечно как нам, так и вам приходится довольствоваться только тем, что в газетах. Но выводы напрашиваются сами собой. Да, действительно друзья познаются в беде. Завтра конечно от вас будет куча, писем. А на меня не сердитесь, пожалуйста. Крепко целую всех. В.
Дорогие мои! Хочу получить от вас письмо, где будет ясно, четко сообщено о положении ребят, твоем Катя. А что дальше думаешь предпринять? Сейчас бесспорно одно. Нужно готовиться к зиме в Цибикнуре. Последней зиме. К несчастью, мои надежды на то, что зимовать вы будете дома не оправдались. Веры в то, что именно 1942 г. будет годом полного разгрома, не теряю. Ваша задача только пережить эту страшную зиму. В Москву рваться сейчас не следует, да и не выйдет. Сегодня от тетушки получил письмо, где наряду с её обычными жалобами и переживаниями за Демьянову судьбу и опасения остаться до зимы в Ульяновске. Нажаты все педали, но дело не идет. Значит не случайно. Ты просишь Катя писать чаще, ежедневно. К сожалению, у меня сейчас ничего не выходит с ежедневным писанием. Знаю, что получая такие письма как это и так нерегулярно я, возможно, огорчаю тебя, заставляю беспокоиться. Но прошу не сердиться на меня. Честное слово, ни мыслей, ни слов, ни желаний. Всё это пройдет скоро. Ну, а что касается моей жизни, здоровья, то об этом и думать не стоит. Зря коптим небо, зря кормят нас. Лучше бы всё это шло детям. Володин ответ на твой вопрос задел меня очень сильно за живое. Ведь я тоже должен был бы подходить
