рассеявшийся дым путался вокруг бортов, казалось, недоделанный пароход уже плыл на свиданку с айсбергом.
Эти трое не бегом бежали к кораблю, совсем наоборот. Волчок и Тарзан настороженно вертели башнями, водили вокруг стволами. Вензель же прислушивался.
Когда щиплющий ноздри дым и расстояние позволило чего-то углядеть, они углядели повешенного на мачте человека в чумовой мантии со звездочками и дебильной чалме. На груди жмура висела огромная табличка с наспех намалеванной надписью «Шрам». Под висельником спиной к Вензелю, портретом к трупешнику сидел на стульчике другой кент. По причесону, очертаниям фигуры и клифту в нем угадывался Долото.
– Замри! – жестко приказал Вензель.
Замерли.
– Позови его, – пахан дотронулся кончиком трости до Тарзана.
– Эй, Долото, – тихо окликнул Тарзан.
Нулевая реакция.
– Засада, – проскрипел Волчок. – Мы у него на мушке.
– Во все зенки по сторонам, вверх и вниз, – распорядился напряженный, будто трансформатор, Вензель.
Шрам заманил в капкан? А списки? Неужели добыл? Ладно, сейчас важнее, где Сереженька сам притаился. Или Сереженька со своими людьми. Вензель напряженно просекал замысел Шрама.
Неужели тот прикидывал, что мы купимся на куклу в чалме и неподвижного Долото и подойдем вплотную? Он же с Вензелем не первый день в шашки играет.
– Вперед, соколики, – распорядился пахан, – к кораблю.
Волчок с Тарзаном папе вопросов не задавали.
А Вензель наконец свел концы с концами. Так, Шрам не ведал с какой стороны мы притащимся, тут тьма выходов на сцену. Так, он не мог не въехать, что на приманку Вензель не клюнет. Так, сейчас сквозь дым шмалять он не хочет, ведь, во-первых, легко промазать, во-вторых, одного подстрелишь, другие нырнут в дым. Итак, ему нужно наше позорное бегство. Которое легко отследить, пластуясь в дыму по краю сцены. Чтобы зайдя со спины, уложить всех скопом в коридоре.
И Вензель придумал, как ему переиграть Шрама. Надо засесть в бадяжном корабле, где есть за чем укрыться, и вызвать оставшихся ребят.
Борта «Титаника» были обшиты фанерой через ячейку – пароход напоминал неправильную шахматную доску. Троица пролезла в иллюминатор и очутились среди алюминиевых стоек. Имелись еще и трапы, даже несколько, а один вел в рубку. По нему сперва поднялся Волчок, следом Вензель, снизу прикрывал Тарзан.
У Вензеля вдруг ожила мобила. Старик удивился, но подключился. Выслушал, разразился матом и объяснил:
– Все балетные сыновья и дочери связаны бинтами и упакованы в «Скорые помощи». Только наши курки вместо пятерых почему-то повязали семь оперно-балетных голкиперов.
Рубка изнутри пахла сосной и скалилась гвоздями-сотками. Вензель опустился на забытый декораторами стул. Волчок и Тарзан сторожко, стреляя взглядами по сторонам, выбрались на палубу, туда, где сидел Долото.
– А штымп висит натуральный, – заметил Волчок.
– Ясен баобаб, – отозвался «труп».
И в высунувшейся сквозь разрез в звездной накидке руке два раза чихнула волына.
Волчка выбросило с палубы, не до конца обнесенной фальшбортом. Он попал в игрушечного вида шлюпку, присобаченную к борту, сшиб ее с веревок и окончательно раздавил лодочку на сцене. Тарзана согнуло пополам и он завалился под ноги бездвижному Долото. Шрам спрыгнул с приспособы типа люльки, подвешенной вместо висельника к рее. С прикрытием люльки от ненужных взглядов удачно справился балахон со звездочками.
Балахон стал ненужен и его сбросили. Как и чалму. Как и табличку «Шрам».
– Придумщик ты, гляжу, соколик, – это Вензель выбрался из рубки, вывинчивая рукоять трости. – Всех- всех позамочил?
Взмах тростью и деревянные ножны отлетели в сторону, выпуская на волю узкий клинок.
– Долото твой живехонек. Оглушен малость умелым кулаком, – Шрам бросил волыну с палубы, как в океан, в туман, стелящийся над подмостками. И патронов не осталось, и жест красивый. Ствол в ладони заменила выкидуха.
– И Долото замочили, – с танцевальной ловкостью, неожиданной для вечно шаркающих старческих ходуль, Вензель приблизился к Жоре-Долото и прочертил в театральном воздухе короткую дугу. Из перерезанного горла Долото на желтую рубашку хлынул багровый поток. – Сподлянил Долото, хозяина предал, – из кармана Вензель брякнул рядом с трупешником две крснокожие корочки. Липовые фээсбешные мандаты Харчо и Пальца, пусть следаки об ребус зубы дрочат.
– А сходняк, а предъявы в глаза? А может, и не предавал он никого, и типа, я его голосом базланил в трубе? – Шрам отступил на шаг и пошел вдоль борта, поигрывая выкидухой.
– Ты, Шрам, ботву режешь, словно малахольный, – пробуя руку, Вензель пощустрил сабелькой. Клинок повжикал, описывая восьмерки. Лезвие было жесткое. – Или словно старый брюзга. Дескать, вот раньше правильно жили, понятия блюли, теперь не то. Это я дедовскую пургу нести должен.
– Раньше в натуре правильней жили, – Шрам остановился возле алюминиевых трубок готовой части фальшборта. – Беспредельщину гасили. И за твои выкидоны тебя давно бы на ответ поставили.
– «Раньше, раньше»! А ты раньше живешь или сейчас? Человечкам свойственно приспосабливаться под времена, а не наоборот.
Вензель двигался, отсекая Шрама от центра палубы. Он рубанул с плеча воздух, типа психически атакуя. Казак, блин.
– Врешь, Вензель. Люди лепят времена, как горшки из глины. Ну да, нынче западло чуть ли не узаконено. Но я готов кишки сложить, чтоб в натуре не узаконили! – Шрам поджидал Вензеля, более не смещаясь.
– Ты один и пыхтишь, – еще шаг и Вензель окажется на дистанции сабельного удара.
– Опять гонишь. Ну пускай прикинусь, что согласен. Пускай один. Сегодня. А завтра моя возьмет. Когда подо мной окажутся, беспредельничать завяжут – заставлю! А послезавтра про Шрама кинохи снимать будут, книжки карябать, песни по радио «Шансон» гонять. Малолетки со Шрама лепить себя начнут, а когда заматереют, сами других по понятиям поставят!
Чтоб не наступило Шрамово завтра, Вензель смял дистанцию и с внезапного удалого размаху попытался рассечь Шрама надвое. Сергей вильнул вбок – сталь звякнула об алюминий. И Шрам опустил сверху локоть на остановленный поручнем клинок. Тонкое лезвие хрустнуло, укоротившись со шпажной до кинжальной длины. А добровольная рана на локте выказала себя расползающимся пятном на рубахе.
– Не больно, соколик? – типа, посочувствовал отступивший Вензель.
– Терпимо пока. Не коротка ли шашечка?
– Тебе хватит, соколик, – Вензель пока нападать тормознул, переводил дыхание. Не мальчик.
– Вот видишь, – Шрам погнал наставительную волну. – Я б тебя мог из волыны шмальнуть. Я б тебя мог загонять по палубе. Дыхалка у тебя севшая, запыхался бы, и бери тебя готовеньким. Так нет же, вожусь, рискую, уважение тебе оказываю.
Вензель из положения «тяжело дыша, держась за сердце, закатив глаза» прыгнул вперед, собираясь уже не зарубить, а пырнуть Серегу Шрамова.
Шрам перехватил Вензелеву грабельку, потянул вниз и вонзил лезвие в палубу из «вагонки». А после наступил башмаком у рукояти, вновь ломая все тот же клинок. Вензель невольно рухнул на колени, содрогнувшись всеми мощами. Когда поднялся, его клешня сжимала жалкий огрызок, похожий на ножик для чистки картофеля.
– Теперь у тебя меньше. Так не пойдет, – Шрам сложил выкидуху и хозяйственно заныкал в карман. – Старость надо уважать. По понятиям.
Шрам двинулся, наклонясь и раскинув хапалы, как поступают в фильмах тупые уличные подонки,
