уничтожить нас по очереди.
Чух – чух – чух, чух – чух – чух.
Повара я оставил Принцу, а сам бросился вниз по трапу. По дороге я тряс головой, пытаясь избавиться от клочков дури, по прежнему наползавших на сознание. Если его высочество оценили ситуацию верно, надо сломя голову вытаскивать Тамару и спускать шлюпку, пока весь корабль не поднимется на борьбу с русскими пиратами Принцем и Вихорем.
Но в сходном тамбуре стоял Грин. В руке у него помещался маленький браунинг, и ствол браунинга дымился. Трапы узкие, мне его не обойти. И пули зубами я ловлю не так хорошо, как топоры голыми руками.
Вместо того, чтобы выстрелить, капитан набычил шею и выкатил глаза под свесившейся набок светлой челкой. Казалось, он силится определить марку моего оружия, хотя я не встречал более узнаваемого пистолета, чем парабеллум. Хриплое дыхание Грина не предвещала ничего хорошего, кроме очередной сентенции, типа: «На моем судне, Шкипер, не принято ходить с парабеллумом».
– На судне… – он прервался, и я заметил, что пена, капающая со стиснутых в узкую полосу губ, розовая. То ли я слишком сильно бил его при прошлом разговоре. То ли капитан корабля усиленно кусает себя за щеки и язык: – на судне бунт, Шкипер…
Послышалась быстро приближающаяся возня, Грин завел руку за спину и выстрелил. По всем правилам надо было попытаться выбить пистолет. Но я стоял, глядя на кэпа, как давеча на призрачного зеленого светлячка. Я понял, что у капитана Грина сейчас тоже здорово болит голова.
– На моем судне… бунт… Шкипер… это не спирт… и не каннабис… надышались… со мной такое уже было… в Родезии… уводите женщину, Шкипер… шлюпка… я остаюсь…
Я подумал, что он снова кусает язык, чтобы прочистить голову от тумана. Но потом заметил, что он вытаращился за мое плечо. Прямо по ходу курса.
Темный, темнее ночи силуэт выплывал впереди, закрывая звезды. Корабль был выше «Мистрайза», но без огней на мачтах и света в иллюминаторах казался скалой, островом, грозовой тучей. И мы, чух – чух – чух, шли прямо на него.
Я оглянулся на мостик, где прогуливался Принц. Его высочество выглядел беззаботно. Он даже снял пиджак и, закатав рукава, браво похлопывал себя по ноге поварским ножом, вроде как жокей хлыстиком.
– «Майя Плисецкая», джентльмены, – громко сказал Принц, опуская бинокль и уже невооруженными глазами разглядывая безмолвные темные фигуры, стоящие по борту корабля – призрака, расставив ноги и оперевши локти о висящие на груди короткие автоматы.
Глава 10
Последняя тайна «Майи Плисецкой». Тропический шторм
Когда прибрежная провинция объявила себя независимым, и притом великим государством, порт понадобился вновь, и военные саперы вбили в песчаное дно сваи, на которые настелили листовое железо. Теперь оно гремело на штормовом ветру, как паруса призрачной флотилии. Вместо кнехтов тут служили бочки, насаженные прямо на сваи, поверх каждой была намалевана масляной краской цифра.
И песок, мелкий мокрый песок, который летел, обдирая на своем пути листовое железо, стекла иллюминаторов, руки. За песком летел дождь, такой же серый, горизонтальный и злой.
На капитанском мостике сухогруза «Майя Плисецкая» стояли двое. На обоих прорезиненные плащи, руки инстинктивно придерживали козырьки фуражек, хотя капитанский мостик вовсе не был открыт всем ветрам, и струи дождя, поминутно смывая мельчайшие песчинки, стекали по триплексовым, с радужным отливом стеклам.
– Прибыли, Князь, – сказал по – русски тот, что был пониже.
– Спасибо, капитан Поляков, – усмехнулся Князь, – отличная работа, Рыжий.
Странно было видеть задворки африканского континента, всего через пять часов после шумной и зябкой Москвы. Странно, миновав охрану в головных платках, с блестящими белками глаз на угольно – черных лицах – только колец в уши и в нос не хватает, чтобы сыграть Отелло, – услышать четкую русскую речь.
Рыжий осклабился, как подобает капитану пиратского судна. Снял фуражку и потер багровую линию на лбу шелковым платком. Шторм не принес прохладу, только брызги, под которые приятно подставить лицо, но соль оседала на коже. И кожа зудела, как будто под укусами москитов.
– Каково сейчас в трюме! А?
Князь сейчас думал не о пленных, запертых в трюме. И не об эсминце адмирала Дзюбы, который где?то там в Индийском океане лихорадочно мечется, ощупывая штормовые волны радарами. И даже не о том, как скажется происходящее на судоходстве в районе, и продажном курсе дейтерия…
– Мы верим, что будем править этим миром, – сказал он и облокотился на рукоятку машинного телеграфа. – Мы все надеемся, Рыжий, что придет миг, и мы сможем повелевать объемами добытой нефти и биржевым курсом. А миром правит случай, информационный повод. Гремит выстрел в Сараево, и в двадцатый век въезжает на танке Первая мировая война. Принц Фердинанд мертв…
– Принц в трюме… – тактично напомнил Рыжий. – И принц пока еще жив. Но часов через пять эсминец адмирала Дзюбы обнаружит дрейфующий под норд – вест – вест брошенный командой сухогруз «Мистрайз». Если уляжется волнение, мы можем успеть подбросить туда тела вертолетом.
– Нет, – сказал Князь коротко.
Рыжий помолчал, глядя, как дождевые капли ползут вниз по стеклу рубки, но шарахаются в сторону от каждого порыва встречного ветра. Как двое рослых негров в блестящих от дождя капюшонах прошли за окнами рубки. Руки под плащами, плащи топорщат короткоствольные автоматы. Рыжий знал, что короткое «нет» не обсуждается.
– Тамара? – понимающе спросил он вполголоса. – Она женщина. Она забудет.
– Нет, – повторил Князь. Лицо его стало суровым, будто высеченным из камня. И Рыжий решил не пересказывать историю, как его ждала из армии одна вертлявая девица, и что из этого всего вышло. Он понимал, что Князь все равно скажет: – Если его труп выловят в Индийском океане, если будет известно, что Принц героически погиб в схватке с пиратами. Она никогда. Не выйдет. За меня. Замуж.
Он наугад ткнул пальцем в одну из дождевых капель, и та словно послушалась, потекла вниз, обгоняя и собирая по пути другие. Мокрая чистая дорожка протянулась по стеклу и достигла его края за секунду до того, как налетевший шквал все размазал, словно смешал фигуры на шахматной доске.
Князь улыбнулся. Впервые за разговор его глаза повеселели. Он ласково и осторожно положил ладонь на выносной пульт, присоединенный сейчас к бортовому навигатору «Майи Плисецкой».
– «Мистрайз» взорвешь ты, когда десант с русского эсминца будет обыскивать корабль. А через час после этого «Майя Плисецкая» выйдет из этого порта в свой последний рейс. Курс будет лежать вдоль берега на юг, по ветру. Как раз туда, где несет вахту французский крейсер «Де Голль». Узнав о гибели русских товарищей, они атакуют сухогруз. Пираты будут обороняться, но в конце концов сдадутся и выдадут своего мертвецки пьяного капитана и его сообщников. Как и предполагалось, они окажутся европейцами. Вернее не совсем. Они окажутся русскими.
– Во Франции очень суровое наказание за пиратство… – Рыжий даже зажмурился, словно решил вдруг уснуть в тени козырька своей капитанской фуражки.
Было слышно, как снаружи свирепствует ветер, и кто?то топает брезентовыми сапожищами.
– Отцу придется срочно вылететь с государственным визитом в Париж. А дальше сообщения новостных каналов о поимке пиратов сменятся куда более интересными новостями. Россия не видит ничего плохого в румынских локаторах… Россия не настаивает на соблюдении прав старушек в Финляндии… И снова готова импортировать «Боржоми»… Потому что главным пиратом окажется его чадо.
Рыжий хохотал. Хохотал как редко позволял себе в присутствии Князя. Сквозь слезы простонал:
– И Сережу Вихоря наконец?то отправят по прямому его назначению, учить подростков самбо на стадионе «Динамо»! Главное, чтобы Отца удар не хватил!
– Незаменимых людей у нас не бывает! – твердо сказал Князь: – так что пошли им в трюм минералочки.
– А если откажутся? – уточнил Рыжий. И почувствовал, что зря спросил. И так ведь ясно.
– Тогда пусть доктор их осмотрит, – в голосе Князя и впрямь послышалось раздражение, но
