разноплеменной толпе всякое действие следует по умолчанию рассматривать как приветствие, а то и в качестве знака признательности и восхищения. Кто-то сунул ему в руку запеченного трепанга, Андрей, не переставая улыбаться, сшамал этот архаичный хот-дог, не забывая улыбаться в ответ улыбкой типа «Ребята, ну я, собственно, ничего такого не сделал». Но было приятно.
И все кругом в один голос называли его Валей. Сначала Андрей, улыбаясь поправлял, потом передал. Какая, хрен, разница?
– Vale! Vale! – слышалось вокруг.
– Что здесь происходит? – послышался вдруг начальственный голос, сравнимый по мощности со всем шумовым фоном рыбного рынка столицы Римской империи.
Улыбки на лицах окружающих стали гаснуть одна за другой. Возникло массовое движение к периферии толпы, обступившей Андрея, и зашуршали тихие латиноязычные шепотки: «Разрешите пройти, мне пора, у меня камбала там сохнет». Очень скоро Теменев смог узреть стоящего впереди солидного отряда с уже знакомыми козьими копытами на знаках различия человека в закрытом шлеме. Телосложение гражданина язык не поворачивался назвать хилым.
– Галлус появился… – зашумели в толпе. – Проконсул по рынкам.
Конечно, начальник охраны рынков не был проконсулом, но прозвище свое оправдывал грозным видом. Суетящийся перед ним стряхивающий мидий с доспехов стражник выглядел особенно ненадежным служителем правопорядка.
– Сопротивление при задержании! – бормотал он. – Наглое нападение, пьяный дебош… Мы давно говорили о неблагонадежности в районе продажи камбалы!
Гигант в шлеме прошел мимо стражника и остановился перед Андреем. Тот стоял с пакетиком сушеных креветок в руках, у его ног валялись образованный стражник и небольшая рыба-пила, принесенная, должно быть, какой-нибудь торговкой, у которой особенно накипело против охранного предприятия.
– Валя, – на всякий случай представился Андрей.
Проконсул по рынкам внимательно поглядел на него и, словно ему понравился учтивый и вместе с тем смелый тон, снял шлем. Стали видны, будто вырубленное из нормандского гранита лицо и густая русая, подстриженная по моде борода, выдающая варвара» закрепившегося в Вечном городе и даже добившегося некоторого положения. Не зря начальника охраны называли Галлом.
– Vale! – оценивающе проговорил и он, коснувшись кожаной, с металлическими поковками перчаткой седоватой пряди на виске. Потом обратился к парню в мидиях: – Избил вас, говоришь?
– В кровь! – подтвердил тот. – И еще издевался по-всякому! Потом как звезданет меня по лицу! Сознание из меня вон…
– И правильно сделал! – рявкнул Галлус. – Сознание из него… В чем у тебя меч? Меч в чем, спрашиваю? А туда же: «Розыски козленка ведутся ускоренными темпами»! А этому покалеченному, чем на форумах целыми днями сидеть, хоть раз в гимнасий заглянуть бы для поддержания физической формы! Вас скоро не только гладиаторы, вас гладиаторовы шлюхи убивать будут. Оружие! Сдать оружие! А потом забери эту падаль, и чтобы я вас на рынках больше не видел. Ни вас, ни вашей Самообороны хромой козы! Вдвоем, вооруженные, не могли справиться с одним доходягой рабом! Ты чьих будешь? Молчит проклятый! Чей раб, спрашиваю всех присутствующих! Чей? Ну что, можно подумать, он сюда сегодня утром сам пришел? Ладно, вот что, мне ждать недосуг. Вот кладу кошелек с сестерциями по среднему курсу за взрослого раба мужского пола. Ежели кто тронет кошелек до прихода хозяина вот этого, который с пилой в руках, руки поотрываю! Хозяину передайте: я его выкупаю! У меня как раз зарезали десятника-рудиария на дворе, где петушиные бои!
И он поволок не выпускающего мокрую увесистую добычу Андрея через толпу. Андрей заботился о том, чтобы нечаянно не поранить нечаянного благодетеля носом рыбы-пилы, и, кстати, рыбный запах не казался ему теперь таким уж противным. За парочкой поспешали угрюмые стражники, вполголоса бормоча: «Вот еще один белый теперь над нами начальником». Эх, не слыхали они еще про Анатолия Белаша…
– Ф-фу, – тяжело перевел дух сторонник истинной республиканской свободы, откидывая искривленными пальцами плащ с лица. Хотя с конспиративной точки зрения ничего удобнее, чем бродить по столице и ближайшим ее пригородам надежно укутанным, римские патриции, да и плебеи пока не придумали, но, Гефест их всех подери, до чего же жарко бывает к полудню! Только добравшись до прохладного портика небольшого дворца с уютным внутренним двором, поднятым на уровень второго этажа, где чудесным образом журчал фонтан с голубой водой и золотистыми карасями, главарь антиправительственного заговора позволил себе вдохнуть полной грудью.
– Располагайся, наш новый друг и соратник, – любезно проговорил он, одной рукой обводя просторную залу с малахитовыми колоннами у двери, открытой прямо на плоскую крышу-балкон первого этажа, а другой вытирая крупные капли пота со лба. – Располагайся же и хорошенько отдохни перед тем, как мы направимся на Форум и, воспользовавшись твоим редкостным красноречием, донесем наконец нашу позицию до каждого, кто пользуется неотъемлемым правом римлянина свободно обсуждать любую тему в местах, где это санкционировано вышестоящими инстанциями! Я же пока переменю одежду и умащу себя благовониями. Не присоединишься ли и ты ко мне в этом небезынтересном времяпрепровождении, моя великолепная Феминистия?
Вошедшая мягкой кошачьей походкой следом за мужчинами матрона ласково улыбнулась и покачала головой:
– Ведь гость может заскучать, о мой мужественный Геварий, – укоризненно заметила она. – Или же у него возникнут вопросы относительно предстоящего выступления. Любые разъяснения, – она бросила на Хромина быстрый взгляд, – я готова дать вам, дорогой Семипедис.
– Поболтаем, – осторожно согласился Дмитрий Семипедис, – а вы умащайтесь, моститесь, умащивайтесь, короче говоря. Не беспокойтесь, я подожду.
Названный Геварием величественно двинулся во внутренние покои, но, остановившись на полдороге, тревожно огляделся:
– Только, ради Феба и Гименея легкокрылого, не подумай, что это мой дворец. Роскошь мы презираем, а это помещение предоставил нам на время для общего дела один патриций, преданный справедливости всей душой, но ныне пребывающий в отъезде.
– На Крите он пребывает, – уточнила Феминистия, дождавшись, когда шаги Гевария затихнут в мраморном лабиринте внутренних покоев дворца. – Сослали его на Крит. А друг Геварий всегда рад скупить чего-нибудь по дешевке на благо общего дела. Но поскольку он знаком с твоими работами о бессребреничестве…
– Не жалуешь ты что-то друга Гевария, – напрямик заметил Хромин, заглядывая в темные глаза матроны, словно ожидая увидеть в них продолговатые кошачьи зрачки.
Не вышло. Тонкая и гибкая Феминистия мгновенно отклонилась и пошла к фонтану. Окунула руку в голубую воду, подождала, когда рыбка подплывет, уставится на перламутровые ногти глупыми глазами.
– Я с ним сплю, – мрачно пояснила она, – и сплю не потому, что он так уж хорош собой, молод и горяч, а потому, что консул, замышляющий заговоры, рано или поздно может стать кесарем, это проверено. А, кроме того, в этом городе, – она метнула быстрый взгляд туда, где из оконного проема падал косой квадрат дневного солнца, – живут с полсотни мужчин, жаждущих моей смерти. И ни одного, слышишь, ни одного, кто желал бы меня саму: не денег, не влияния и не покровительства… Разумеется, я веду речь о людях благородных образованных и красноречивых, о таких римлянах, что даже на чужбине не теряют доблестного облика и даже становятся еще большими римлянами.
Пальчики с перламутровыми ноготками совершили молниеносное движение, и один из золотых карасей забился в изящной руке, впрочем, подумав секунду, Феминистия отпустила рыбешку и обернулась. Хромин стоял у окна, откуда било солнце, и, прищурясь, глядел на улицу.
– Силуэт… Белый силуэт… – бормотал он, словно пытаясь угадать за изящными очертаниями классических архитектурных силуэтов свою или хотя бы ее судьбу. Но напрасно матроне показалось, что ее не слушают. Стоило подойти неслышным шагом и коснуться плеча – честь, которая повергла бы к изящным ногам Феминистии любого из посетителей привилегированных лож Колизея (кроме самых погрязших в извращенной и кровосмесительной любви), – как хладнокровный философ произнес:
– Ну, спасибо на добром слове. Но, честно говоря, я не римлянин…
