возвращались исключительно к прошедшей ночи. И даже сидя на совещании в кабинете Ангелы, он затеял эту игру для того, чтобы пощекотать себе и ей нервишки. Надо отдать должное Ангеле – она ничем не выдала своих чувств.
…Своих чувств? А с чего ты взял, самонадеянный мальчишка, что у нее к тебе вообще могут быть какие-то чувства? Она уже забыла об этой ночи, как о тысячах подобных до того. Ведь это только для тебя эти впечатления внове, а для Ангелы… Так, ничего не значащий в жизни эпизод, новая игрушка, которой она решила побаловаться из-за скуки или любопытства.
«Как бы то ни было, а сегодня ночью она опять ждет меня. Меня! А не кого-нибудь другого. Чем-то я все же оказался для нее интересен…»
Придя в лабораторию, Дитмар достал книгу американского профессора-генетика Брауна и, подперев голову одной рукой, принялся другой перелистывать страницы.
– Ух ты! Дашь почитать? – заглянул ему через плечо Макс Майер.
– Бери! – пожал плечами Дитмар. – Эта книга тут уж месяц лежит, никого не интересует. Ответов на нужные нам вопросы тут все равно нет, так – теоретизирования сплошные… Поговорить мы и сами можем, а вот…
Дитмар не успел договорить, потому что в лабораторию влетел их руководитель Хорст Ульрих. Ребята с замиранием сердца уставились на него, ожидая приговора.
Хорст с едва заметной улыбкой Моны Лизы обвел взглядом своих подопечных:
– Ну что, ребята, будем выполнять наказы фюрера. В ближайшее время мы должны подготовить несколько специнкубаторов, в которых пройдет первая стадия роста зародышей. В дальнейшем они будут пересажены суррогатным матерям для завершения нормального цикла внутриутробного развития. Эту часть работы возьмет на себя лично доктор Ангела Вайс. Задание понятно?
Ребята растерянно смотрели на Хорста, не понимая – шутит он или говорит серьезно. Вроде, сейчас не до шуток.
– Если кому не понятно, я объясню отдельно! – добавил руководитель научной лаборатории и пошел на свое рабочее место.
«Все-таки, она молодчина, эта Ангела, – с восхищением подумал Дитмар о своей любовнице, – хотя образ стервы ей очень идет…»
Глава 14
Алине уже давно не приходилось встречать людей, столь одержимо рассказывающих о своей работе, пусть даже и бывшей, и с таким аппетитом заглатывающих самую незамысловатую еду, причем в самых необъятных количествах. Нет, ей совершенно не было жалко дюжины бутербродов, которые их с Викой новый знакомый профессор Карстен Зильбербард поглощал один за другим. Хотя ей, держащей на учете каждую съеденную калорию, такое бесконтрольное наполнение желудка казалось несколько необдуманным из-за возможных последствий в виде заворота кишок. Подсчетом калорий профессор, ясное дело, не занимался, если вообще был в курсе того, что это такое.
Из его вдохновенного монолога, периодически прерывающегося интенсивным пережевыванием и заглатыванием пищи, Алине стало известно, какая нелегкая судьба была уготована бывшему профессору политэкономии Дрезденского университета после объединения Германии. В историческом масштабе этот процесс принято считать не только закономерным, но и благотворно повлиявшим на будущность всего немецкого народа, а в частности – той его части, которую было принято называть «осями» («ост» по- немецки – восток). Если отбросить слегка недовольных жителей Западной Германии, ощутивших последствия объединения на своем кошельке в виде дополнительных налогов «солидарности», то группой, причем довольно масштабной, сильно пострадавшей от прогрессивного исторического процесса, остаются проводники и проповедники идей социализма в бывшей ГДР. Вот уж кто воистину оказался не у дел.
Одной из жертв победы капитализма в отдельно взятой объединенной стране и стал профессор ныне никому не нужной политэкономии социализма.
Как большой друг Советского Союза и поклонник российской словесности, Карстен всю сознательную жизнь учил и совершенствовал свой русский язык, знал творчество русских классиков, обожал пословицы и поговорки, приправляя ими, иногда без меры, свою речь.
Вика вообще демонстративно не принимала участия в беседе, усевшись в кресле и перелистывая глянцевый журнал мод. Как жених профессор ее уже не интересовал – к почетному званию «профессорши» ей хотелось бы еще добавить уютный домик и профессорскую зарплату. Поскольку два последних условия отсутствовали, Карстен претендовать на ее руку и сердце никак не мог.
Профессор, казалось, и не замечал своего фиаско в роли жениха. Для него вечер прошел чудесно – его накормили, напоили, да еще и дали выговориться – что еще надо одинокому стареющему холостяку?
Алина слушала его рассказ не только из вежливости, тут была и толика профессионального интереса. Отмечая про себя, как забавно звучат русские поговорки в устах иностранцев, вроде «Черного кобела не вимоеш добела» или «Маль солотник да дорьог», журналистка возвращалась к самому любопытному открытию сегодняшнего вечера – в доме, где разворачивались трагические события, привлекшие ее внимание, проживает еще кто-то, кроме семейства Хольц. Очень странное обстоятельство. Судя по всему, Юрген и Магдалена Хольц – люди обеспеченные, поэтому вряд ли стали бы сдавать часть дома внаем. Хотя, обстоятельства в жизни бывают разные, но…
Прежде чем гадать, хорошо было бы узнать фамилию соседей или квартирантов.
«Отвезу профессора к его велосипеду и посмотрю заодно табличку на доме, – с трудом сдерживая зевок, думала Алина. – Вопрос только, как надолго еще хватит красноречия у отставного политэконома? Кажется, я усну раньше, чем он сделает хотя бы минутную паузу. И как это он умудряется одновременно говорить, жевать и пить, не создавая при этом противного ощущения болтовни с набитым ртом?»
Вика демонстративно встала и, бесцеремонно бросив: «Спокойной ночи!», отправилась в свою комнату.
«Можно подумать, что это мой „жених“, а не ее…» – с обидой посмотрела вслед подруге Алина.
Профессор, не обращая внимания на потерю половины аудитории – видать в годы преподавания в университете он к этому уже привык – продолжал рассказывать о том, как сложно было объяснить студентам сущность лозунга «Пятилетку за три года!». Они, глупые, никак не могли уразуметь, зачем изначально брать заниженные обязательства или нормы, а потом их перевыполнять? Ведь гораздо проще было бы сразу все правильно распланировать!
«Ну да! А чем бы тогда занимались такие идеологические болтуны, как Карстен? Или мой папуля и его товарищи по партии?» – крутилось в голове Алины.
Из полудремы ее вывел телефонный звонок. Не сообразив сразу, что она делает среди ночи в обществе незнакомого пожилого мужчины, который к тому же кому-то что-то рассказывает, размахивая при этом длинными худыми руками, она схватила трубку.
– Алина! – послышался в телефоне голос мужа, заглушаемый громким захлебывающимся криком Михаэля.
У Алины замерло сердце и стали ватными ноги.
– Ч-что случилось? – дрожащим голосом спросила она, попутно соображая, что раз Миха орет – значит ничего страшного не случилось, по крайней мере, он живой и в сознании.
– Ты представляешь, он ни в какую не хочет засыпать без мамы и сказочки. Мы с бабушкой уже два часа вокруг него скачем, а он – ни в какую. Не хотел тебя отвлекать, раз уж дали тебе возможность отдохнуть от нас. Но получается, никак без тебя не справимся…
– Фу-ух! Я уже перепугалась, что случилось что-нибудь! – Алина облегченно расслабилась и села обратно на диван. – Давай трубку скандалисту!
Алина с некоторой толикой злорадства подумала о педагогических амбициях своей свекрови, бывшей преподавательницы гимназии, которая при малейшей возможности делилась своими соображениями по поводу воспитания внука. К счастью, большей частью лекции по педагогике были обращены к Маркусу, дабы в нужном направлении скорректировать его отцовское воздействие на Миху.
В любом случае, традиционного противостояния невестка-свекровь у них не было, а Алина справедливо полагала, что о правильности педагогического курса лучше всего можно судить по детям самих педагогов. Результат воспитания свекрови – муж Алины Маркус – служил лучшим подтверждением действенности ее методов, поэтому бабушка считала свои контакты с внуком просто необходимыми для его дальнейшего
