Острову Свободы советской власти (про внутрикабинетное, внутриаппаратное не говорим) не допускает полутонов и недоговоренностей – только патетические, восторженные слова. Так что уверена – Тимур Гайдар считал, что ему
«В этой жесткости есть своя логика, своя правда.
Пройдет немало времени, произойдет множество событий. Ошибаясь и учась на ошибках, Куба будет нащупывать пути развития своей экономики. Минуют тревожные дни карибского кризиса. Прошумит над островом циклон “Флора”… Я буду влюблен в Кубу, потом начну огорчаться и даже раздражаться».
Правда, ни слова о том, на что именно раздражаться, – это раздражение замечал и семилетний Егор, но не мог понимать; об этом писал Тимур Гайдар в 1964 году жене – нет
Важны последние страницы книги, нескрываемо самокритичные.
«Перечитывая оригиналы своих гаванских корреспонденций, я вдруг с грустным удивлением обнаружил, что не одна, не две, а целых три заканчиваются одинаковой фразой, сообщающей, что сейчас поет вся Куба.
…Я выложил все корреспонденции на стол, целый ворох бумаги, и перечитал с надеждой, что из этого составится книга. Мне стало грустно. Лишившись злободневности, они потеряли право на жизнь. Одни показались выспренними, другие – поверхностными. Почти из каждой выпирали ненужные эпитеты: Гавана – “солнечная”, солнце – “палящее”, решимость – “непреклонная”, отпор – “решительный”».
Вот это уже – теплее, теплее… Здесь уже речь пошла о привычной советской риторике, о советизмах («решительный отпор» империалистам – это уж точно
«Конечно, во многом была виновата спешка…
Но дело не только в спешке. Болезнь эпитетов поражает почти каждого приехавшего на Кубу журналиста. Здесь все так ярко, броско, красочно. И солнце здесь в самом деле палящее. И Гавана взаправду солнечная. И решимость, без сомнения, непреклонная.
В этой атмосфере невольно начинаешь декламировать, а не говорить…Конечно, я не отказываюсь от своих корреспонденций. Я писал так, как видел, как понимал, как чувствовал. Но пусть они останутся в подшивке.
.. Вот почему 1 мая 1961 года заканчивается эта книга».
Осенью 1964 года сотоварищи Хрущева по власти, воспользовавшись тем, что он в отпуске на юге и не сможет организовать себе поддержку, сняли его с поста Первого секретаря ЦК КПСС. В Москву из отпуска Хрущев прилетел уже пенсионером.
Естественно, публично ничего не объяснили. Но дело-то было главным образом в том, что Хрущев, рассказав на XX съезде о злодействах Сталина и неправосудных расстрелах известнейших людей (этот переломный в нашей истории доклад он делал как раз в те дни, когда родился на свет Егорка), собирался копать дальше…
Это никому из стоявших у власти не улыбалось. Они знали, что в преступлениях сталинских лет замешаны все, кто обладал в те годы хотя бы маленькой властью (был, например, секретарем районного комитета правящей партии). Не в последнюю очередь и сам Хрущев. Но он явно решил в те годы по-русски рвануть рубаху на груди – не пощадить и себя…
А вокруг него в тот момент больше оказалось таких, кто не хотели ни разоблачений, ни покаяний. Они хотели – как в русских сказках – жить-поживать да добра наживать. И это у них очень хорошо получалось.
С презрением относятся шестидесятники к ставшему после Хрущева во главе партии и страны, ничем себя до этого не прославившему Брежневу.
Однако – «объявлена косыгинская экономическая реформа. Отец и гости ее приветствуют, она, по их словам, дает надежду на лучшее. Никто не ставит под сомнение социализм, речь идет о сталинских деформациях и их исправлении. Постепенно кое-что из сказанного начинаю понимать» (
Егору девять с половиной лет.
…Дома вновь шелестят листы папиросной бумаги: мама и папа читают Солженицына. С началом брежневской эпохи его печатание остановлено («Один день Ивана Денисовича», попавший в печать, необъявленно признан ошибкой Хрущева). Пущены в Самиздат оставшиеся неопубликованными в советской печати романы «Раковый корпус», «В круге первом», «Август Четырнадцатого». Эти сочинения горячо обсуждаются друзьями Тимура. Все они – члены правящей партии, хотя все время конфликтуют с ее руководителями. Они верят, что можно многое улучшить, что можно построить в их стране «правильный» социализм.
«Мне разрешают оставаться в комнате, слушать взрослый разговор, но ни в коем случае в него не встревать. Бурные споры о хозрасчете, рынке, рыночном социализме, необходимости экономических реформ, политических свобод» (
Что касается
До этого он был крупным финансовым работником в ранге замминистра. Но оставил комфортабельный кабинет и отправился в степи Казахстана – тогда это одна из республик СССР. Там хотел он провести в совхозах свой эксперимент.
План его очень простой: ввести систему
И результаты, само собой, не замедлили сказаться. Потому что незачем придумывать велосипед, когда на нем весь мир давно разъезжает по ухоженным дорогам. Так работать выгодней – и всем это (кроме нас) давно было известно.
Вместо отделений и бригад Худенко организовал 17 звеньев. Управленческий аппарат он сократил со 132-х человек до…
А вообще работников раньше было 830. Теперь вместо них стало 67 механизаторов, и точка.
На девяти токах до него работало (на обмолоте зерна) 500–600 человек. Худенко сделал три механизированных тока, их обслуживали
За год (1963-й) производство зерна выросло почти в три раза, производительность труда –
Для страны, которая как раз в те самые годы начала не вывозить, а – на смех курам –
Почему – «на смех курам»? Да потому что до революции 1917 года Россия считалась главной житницей мира! Она, конечно,
Один из занимавшихся ввозом зерна непосредственно, рассказывая мне об этом уже в годы Перестройки, все время употреблял слово «экспорт», то есть
Мой собеседник воскликнул:
– Ох, это я по привычке!.. У нас вместо «импорт» предписано было говорить «экспорт». И таблички на кабинетах висели: «Начальник отдела
…Себестоимость зерна у Худенко уменьшилась в четыре раза. Прибыль на одного работника выросла в семь раз. А зарплата – в четыре раза.
Он доказал с цифрами в руках, что введение его системы позволит увеличить объем
