А скоро пришла новая весть. Второго парламентера на той стороне Дуная немцы все же встретили, провели к себе в штаб, где и заявили ему об отказе вести переговоры. А когда парламентер возвращался, его убили выстрелом в спину.
Двойное злодейство!..
Андрей не помнил, как была подана команда и как началась атака. Огонь вырвался из десятков тысяч стволов, и войска бросились на яростный штурм будапештских укреплений. Вместе с бойцами Андрей выпрыгнул из траншеи и с полком ворвался на улицы Кишпешта.
На месте убийства советских парламентеров ныне возвышается монумент. На пьедестале из серого гранита бронзовые фигуры двух советских воинов, обращенные лицом к Будапешту. Собрав последние силы, умирающий офицер приподнялся с земли. Его слабеющая рука еще сжимает древко парламентерского флага. Рядом солдат, сопровождавший офицера. Правой рукой он поддерживает парламентера, а левую гневно поднял вверх, как бы требуя прекращения огня.
«Здесь покоится прах советских парламентеров, погибших от рук немецких захватчиков 29 декабря 1944 года, — гласит надпись на памятнике, сделанная на венгерском и русском языках. — Слава героям, погибшим за независимость и свободу народов, за демократию во всем мире!»
Добрая и вечная слава!
Батальоны Кострова продвигались вдоль пештского ипподрома в направлении водонапорной башни. А полк Жарова — вдоль Керепеши-шоссе, с другой стороны ипподрома. Все изрыто воронками. Многие здания объяты пламенем. Густые трассы пуль секут воздух. К комбату заявился молодой венгр, по виду рабочий. Бледный, с худыми впалыми щеками, он хотел что-то сказать, но вдруг сильно закашлялся. Черезов кивнул ординарцу, и тот протянул фляжку.
— Не надо, я туберкулезный, — отказался мадьяр. — В парке, за газовым заводом, много немецких танков.
Черезов доложил в штаб полка, и оттуда галопом пригнали две батареи. Усиление подоспело вовремя, немецкая атака захлебнулась.
Молодой венгр пришел из квартала Мария-Валерия телеп. У рабочих там ни денег, ни работы, ни здоровья. Это трущоба, рабочее гетто, предел нищеты. Йожефу двадцать три года.
Его поблагодарили за помощь и пригласили отобедать.
— Что вы, что вы, — смутился молодой венгр, — я не затем.
— Садись, Йожеф, — настаивал Березин, — садись. У русских принято угощать друзей, — и он легонько подтолкнул его к столу.
Глаза парня лихорадочно горели, говорил он порывисто и весь дышал благородством простого человека.
За стол его усадили с трудом.
— Вы коммунист? — спросил Березин.
Он отрицательно покачал головой.
Йожеф хорошо знал столицу, и его оставили при штабе.
Миклош Ференчик отпущен на розыски сына, и в качестве переводчика для разговора с Йожефом был вызван Павло Орлай, который настороженно приглядывался к венгру. Верить ему или не верить? Сознание гуцула еще никак не мирилось с возможностью на кого бы то ни было полагаться в этом хортистско- салашистском гнезде. А вернулся старый Ференчик — Павло обрадовался.
— Отыскал сына, дядя Миклош? — с участием спросил он мадьяра.
Но Ференчик даже не ответил и вроде остолбенел от изумления. А затем, широко расставив руки, бросился к молодому венгру.
— Йожеф! Мой Йожеф! — твердил он, сжимая его в объятиях. — Вот он, сын мой, живым отыскался!
Павло изумился еще больше: значит, уже два Ференчика. Этим он будет верить.
Незадолго до полуночи Жаров позвонил Кострову:
— Где ты теперь?
— Около какого-то парка, — ответил Борис. — Музеи вокруг: коммунальный, промышленный, сельскохозяйственный, в стороне — бани, цирк, большие пруды.
— Хозяйство занятное.
— Еще какое, — рассмеялся майор. — Говорят, немцы зоосад распустили, а он близко тут. Будто львов уж видели. Зайцы с перепугу к немцам бросились, а цари зверей к нам подались.
— Наговорил.
— Нет, мне-то каково, — не унимался Костров, — душа горит. Такой случай на львов поохотиться.
— Одну минутку... — оторвался Жаров.
Вошел Йожеф и рассказал: в соседнем доме в новогоднюю ночь родила женщина, она просит кого- нибудь из офицеров зайти и на счастье хоть чуть-чуть подержать на руках новорожденного.
— Тут у нас тоже история, — возобновил Андрей разговор с Костровым, — на крестины зовут. Как откажешься?
Сходить вызвался Березин.
— Что ж он ушел с пустыми руками? — опомнившись, обернулся Жаров к ординарцу. — Ведь крестному отцу, кажись, с подарком полагается.
— Не знаю, товарищ подполковник.
— А вот полагается! Беги-ка в санчасть, пусть соберут белья — ну, простыни, наволочки, полотенце, одеяло пусть положат. Да корзиночку продуктов матери. Понял?
— Так точно.
— Скажи, от солдат и офицеров полка, — наставлял Жаров. — Скажи, они счастья и здоровья желают новорожденному. Пусть как надо сына растит. Понял?
С крестин Березин возвратился не скоро.
— Мать обрадовалась и расплакалась, — рассказывал он Жарову. — А народу в подвале полно. Ординарца качали, меня качали, малыша качали. Мать перепугалась даже. «Эльен Москва!» — тысячу раз кричали. Здорово получилось.
— Назвали-то как?
— Виктором! Пусть, говорят, будет победителем на фронте новой жизни.
— Значит, самый юный новосел освобождаемого Пешта.
— Вас к аппарату, — протянул трубку телефонист.
— Товарищ подполковник, — негодовал Думбадзе, — вот звери, а!..
— Да не тяни ты, говори, — торопил Жаров.
— Мальчишку лет четырех из окна третьего этажа на мостовую вытолкали. Я не удержался и прямо из батареи по ним в окна.
— Бей, Никола!..
После двухдневных боев полк Жарова вышел к проспекту Андраши. Прямая стрела магистрали пересекает почти весь Пешт.
— Это лучший проспект столицы, — сказал молодой Ференчик. — Только здесь не живет ни один рабочий.
— Теперь, Йожеф, — ответил Жаров, — ваш Пешт. Рабочие строили этот проспект, им и жить тут.
— А знаете, я еще вылечусь и поработаю на свою власть. Надо — я и воевать пойду за нее.
Поздно вечером Жаров заглянул в подвал разведчиков. Они только что поужинали и шумно беседовали за столом.
— Да у вас гость тут, — рассмотрел Андрей венгра в гражданском.
— Поговорить зашел. Свой человек, инженером на машиностроительном будет, коммунист, — сразу все выложил Голев.
Со стула встал невысокий мадьяр, с чисто выбритым лицом, на котором маленькие, чуть заметные усики. Поклонился он с достоинством.
— Имре Храбец.
