Он притянул ее к себе и стал целовать, не давая передохнуть. В горячей ласке его она ощутила и признательность, и силу пьянящего чувства, и верность, порождающую в душе покой и гордость.
На карте Оравица голубой жилкой сбегает с татранских хребтов и узкой долиной вьется меж лесистых нагорий, пока где-то внизу не вырывается на равнинные земли. А на местности ее не разглядишь сейчас ни в какую погоду: все под глубоким снегом. Но с обеих сторон над нею возвышаются крутые склоны, чуть не сплошь заросшие лесом. На правом берегу закрепились полки Виногорова, на левом — немцы. Но сплошной линии фронта здесь нет.
К вечеру снежный ураган приутих. Низкие тучи еще ползут и ползут с севера, задевая макушки деревьев. Моисеев поспешно снарядил свой обоз и с трудом пробился в Витаново, где и пришлось заночевать: кони и люди вконец обессилели.
Завтра 23 февраля, и Виногоров вызвал к себе человек сорок из отличившихся в последних боях, чтобы лично вручить им награды. «Генеральские гости», как их окрестили в полку, прибыли с обозом и расположились в крестьянских избах. Оборону здесь держит полк Кострова. Село расположено в низине, на берегу Оравицы. Прямо над ним — крутая гора, с которой немцы обстреливают село чуть ли не с птичьего полета. Впрочем, до немцев «далеко», с полкилометра, а то и больше. Позади Витанова, за правобережной горой, раскинулась Гладовка или, как ее называют в шутку, «столица Кострова». Там же размещены и все тылы Моисеева, так как позади своего полка места им нет. А здесь, в Витаново, у него промежуточная база, через которую идет все снабжение жаровского полка, воюющего в самой глуши татранских гор.
К генералу солдаты ехали с радостью. Еще бы, на целый день вырваться из снегов. Сам долго служивший солдатом, генерал и вызвал их к себе, чтобы дать хоть немного отдохнуть и развлечься в спокойной обстановке. Говорили, он пригласил артистов и будет концерт, потом кино, ужин у генерала, а кто-то пустил слух, что будет и по пачке настоящего «Казбека».
Старшим команды Жаров направил Самохина, только что ставшего майором. Ему тоже получать орден за бои в Татрах. Разместив людей и выставив караул, Леон заглянул в избу, где разместилась Таня. Хотелось побыть с нею, поговорить. Они давно не виделись. Но Таня не одна: с нею подруга Надя Орлова, хозяева дома. Какой тут разговор!
Весь вечер Леон приглядывался к девушкам и невольно сравнивал. Невысокие ростом, черноволосые, черноглазые, порывистые — многим походили одна на другую и в то же время оставались совершенно разными. Таня упорна и настойчива, она во всем — само постоянство. Надя легко уступает самой себе и другим. Таня не терпит флирта. А Надя без него жить не может. Таня рискнет лишь в крайнем случае. Надя — когда угодно. Она смела и отчаянна, порой безрассудна и вместе с тем находчива, инициативна.
В полку Надя недавно. Правда, служила тут и раньше, но, будучи раненной, долго лечилась. Как санинструктор, она не чуралась опасных рейдов с разведчиками и не раз оказывалась в чрезвычайном положении. Во вражеском тылу с ней был, например, такой случай. Раз подстерег ее немецкий ефрейтор. Поймал, повел. Смелая девушка притворилась довольной, разыгрывая из себя простушку, которой понравился неповоротливый немец. Тот самодовольно улыбался, поощрительно хлопал ее по плечу. Улучив момент, она сильным ударом сбила его с ног и, обезоружив, привела к разведчикам.
Отчаянная девушка. Ей очень нравится Румянцев. Но того трудно соблазнить. Или он так уж любит Таню и, несмотря ни на что, хочет остаться верным своему чувству. Яков чист душою, и Леон знает: он не нарушит даже дружеской верности. Он просто любит и молчит, переживает и глушит все проявления своих чувств. Чего бы ему не полюбить эту девушку? А может, она и нравится ему, а Леон ничего не знает? Упустит — поздно будет. Такая одна не останется. Разве настроить Таню, чтоб посодействовала? Нет, не захочет. Скажет, любовь — не утеха. Но может, у них, у Нади с Яковом, и сложится настоящая любовь?
Надя без удержу смеялась и шутила. Леон далее пожалел, почему нет с ними Румянцева. Как бы он держался с Надей? В противоположность подруге Таня больше молчала. Она как-то ушла в себя и счастливо улыбалась. Лицо ее словно светилось, но в глазах ощущалась непонятная настороженность. Как ни приглядывался к ней Леон, ему все не удавалось понять, что же случилось с девушкой. Но такая она ему нравилась еще больше. Нет, он ни на кого ее не сменял бы. Ни на кого. Даже на Надю!
Долго и сложно складывалась их любовь, очень долго. Зато теперь она напоминала ему самый крепкий и самый ценный сплав, в котором все ее и его стало чем-то единым,, нераздельным.
После ужина Таня, не одеваясь, вышла за порог проводить Леона. Но ее сразу обдало холодным воздухом. Леон распахнул полушубок и согрел ее своим телом. Таня нежно приласкалась к нему и долго простояла молча, прильнув щекою к его груди.
Нет, она не просто прильнула, а так, что он ощущал ее всю, живую, трепетную, покорную его любому желанию. Ему всегда удивительно хорошо с нею. Сегодня же еще лучше, хотя она далее не целует его, а просто стоит и ластится, как никогда.
— Я тебя очень, очень люблю, — тихо сказал он, крепче обнимая ее, — и, что бы ни случилась с тобою, знай и помни, очень люблю.
— А ты знаешь...
Она запнулась и умолкла.
— Что?..
— Боюсь...
— Ну, чего ты боишься? Все равно скажи.
— У нас бу-дет ре-бе-нок... — выдохнула Таня жарким шепотом.
Леон чуть не задохнулся и с минуту не мог вымолвить ни слова. Но по тому, как он обнял ее, как молча нашел ее губы, как билось его сердце, она разгадала все его чувства, все мысли, и ей не нужно было слов.
— Я знаю, мы будем счастливы, — заговорил наконец Леон, — я немедленно отправлю тебя к себе домой.
— Вот дурной, не скоро же еще... месяцев через семь с лишним.
— Все равно отправлю. Завтра же доложу генералу.
— Право, сумасшедший! — счастливо засмеялась Таня.
— Нет, нет, иди спи, отдыхай, — заторопил ее Леон, — а то простужу еще, ты не смеешь теперь рисковать, слышишь, не смеешь.
ВИТАНОВСКАЯ ЭПОПЕЯ
Переглянувшись, Максим и Оля, как им казалось, незаметно выскользнули за дверь. Тесно прижались друг к другу, безмолвно вглядываясь в белесую муть февральской ночи. Стало очень тепло, и редкие снежинки, порхавшие в воздухе, мгновенно таяли на пылающей щеке и освежали. Было так радостно, будто сердце переполнено от сил, которым нет выхода.
— Оленька, взять бы тебя на руки да нести бы, родную, нести и нести! — жарко зашептал Максим.
— Ну, куда ты понесешь, куда? — прижималась к нему Оля.
— А хоть куда, хоть в гору, только б нести...
Девушка мечтательно заулыбалась, представляя, как бы это выглядело. Разве знала она, что через несколько часов он и в самом деле понесет ее на руках, понесет через эту дорогу, в гору... понесет, оставляя на снегу кровавый след.
Голев невольно подслушал разговор, крякнул от удовольствия.
— Ну, воркуйте, воркуйте, птенцы, — ласково произнес он и направился в избу, где обосновались на ночь разведчики.
— Ах, батька, батька! — только и выговорил Максим.
